Александр Македонский

[ZHAN]

Смерть Александра перечеркнула не только проект Аравийской экспедиции, но и многие другие. Это и неудивительно, если учесть могущество его личности. В царской канцелярии, в особом архиве, гипомнеуматах, хранилось много проектов и предложений, накопившихся за многие годы. Одни были почти забыты, другие только что поступили. Часть из них оказалась не только подробно разработана, но и уже претворялась в жизнь. Поэтому после смерти царя их нельзя было просто предать забвению.

Пердикке пришлось доложить о них войсковому собранию, чтобы аннулировать распоряжения и отменить планы Александра. Пердикка был очень заинтересован в этом. Поэтому он доложил самые дорогостоящие планы и проекты, представленные архитекторами и еще не утвержденные Александром. Во всяком случае Иероним, повествующий об этом со слов Евмена, мог узнать от него лишь о тех планах и проектах, которые Александр только намеревался осуществить или во всяком случае считал достойными серьезного рассмотрения. Поэтому здесь не упоминается ни о канале для Эритрейского полуострова ни о новом основании Смирны, а лишь о тех замыслах, к осуществлению которых царь собирался вскоре приступить.

Нельзя, конечно, быть уверенным в том, что Александр осуществил бы все так, как проектировалось, но вполне можно составить определенное представление о его планах и намерениях, если бы смерть не настигла Александра. Ознакомление с его планами делает наши знания о царе более полными.

Мы уже говорили о замыслах Александра, о проектах строительства в Элладе и Македонии. Судя по планам восстановления храма Мардука в Вавилоне, строительства грандиозной гробницы Гефестиона, притом что в Александрии в память об умершем друге уже был построен героон, можно предположить, что царь намеревался украсить всю империю культовыми сооружениями. В этой связи заслуживает внимания замысел возведения памятника на могиле Филиппа. Хотя Александр много раз говорил о своем происхождении от бога Аммона, называя его своим истинным отцом, не почтить память победителя при Херонее на его родине он не решился. Это была уступка справедливым требованиям народа.

Существовали и планы создания новых городов с расселением там нескольких общин. Подобные меры уже проводились Александром на Востоке: основывались новые центры, куда вынуждали переселяться местных жителей. Несомненно, царь и в дальнейшем всячески поощрял бы создание больших городов.

Одним из самых значительных замыслов был намеченный, но неразработанный план переселения людей из Азии в Европу, а из Европы в Азию. В больших азиатских государствах всегда имели место такие переселения, но, как правило, они проводились в наказание, чтобы покарать и политически обезвредить города и народы. Намерения Александра были совсем другими: «С помощью браков и привыкания друг к другу оба континента должны объединиться в согласии и любви». Теперь это относилось к созданию не только высшего слоя избранных наций — македонян и персов (или иранцев), но и к народам обеих частей света — Европе и Азии. Правда, Александр имел в виду не переселение народов, a somaton metagogae, т. е. «перемещение человеческих тел», «человеческого материала». Как бы парадоксально это ни выглядело с современной точки зрения, речь идет здесь о браках и братании людей разных национальностей. Все это наряду с имеющей несколько иной характер попыткой перемешать македонян и иранцев, безусловно, отвечало интересам империи.

Мировая империя, занимавшая огромную территорию, конечно, была главной побудительной причиной такого переселения; отсюда сами собой вытекали благоприятные условия для создания unity of mankind [Единство человечества (англ.)].

В этой связи нам понятно распоряжение Александра, сделанное им незадолго до смерти: расселить финикийцев и сирийцев вдоль Персидского залива. До сих пор царь размещал в новых городах наряду с местным населением греков и македонских ветеранов. Однако теперь все изменилось: в планирование империи впервые были включены как самостоятельный, активно действующий фактор семиты левантийского побережья. Александр, по-видимому, всегда ценил семитов как купцов. Поэтому им разрешалось сопровождать армию в качестве торговцев и маркитантов. Кроме того, финикийские города занимали особое положение и пользовались самоуправлением, а Газа и Тир после истребления их населения были восстановлены не как греческие, а как семитские города.

Со временем Александр понял, что семиты гораздо охотнее идут навстречу его планам создания всемирной империи, чем все другие народы. Как противились этим планам македоняне, нам уже известно. Но и греческие наемники, осевшие на Востоке, страдали от ностальгии и бунтовали. К тому же они отличались сильно развитым националистическим чванством и высокомерием. Время расцвета национальной истории западных семитов, за исключением иудеев, давно уже миновало: они привыкли покоряться могущественным государствам и охотно поддерживали их, извлекая из этого пользу. Финикийская городская культура достигла очень высокой ступени развития, переняв многое от греков. А кроме того, семиты побережья отличались необыкновенной ловкостью, умением приспосабливаться к любым климатическим условиям и новому образу жизни. Их легче было привлечь на свою сторону и удобнее использовать, чем даже греков.

Если македоняне и иранцы могли взять на себя управление и армию, греки — духовную культуру, то Финикия с Сирией, да и Левант в целом занимали первое место в торговле. Заселение же новых городов и мореплавание им следовало поделить с греками. Таким образом, когда Александр незадолго до смерти обнаружил этот новый цвет в своей палитре, перед ним открылись совершенно неожиданные перспективы.

Если сопоставить выражение «переселение человеческого материала» со всей деятельностью Александра, оно может иметь еще одно истолкование. Одновременно с вербовкой людей в Леванте царь приказал покупать рабов. Причем последние должны были разбираться в мореплавании и, что немаловажно, отвечать требованиям, которые он предъявлял к переселенцам. Может быть, царь намеревался при их переселении к берегам Персидского залива предоставить им свободу? А может быть, выражение «человеческий материал» (somata) указывает на то, что он хотел в основном использовать рабов для своих планов смешения и переселения народов? Ведь найти добровольцев среди свободных не всегда оказывалось легким делом. Эллинских наемников, правда, удалось одурачить и обмануть, применив военную дисциплину. Свыше 23000 человек переселилось таким образом только в северо-восточные провинции. Иностранные ландскнехты стали уклоняться от царской службы. Они собрались у Тенара и чуть ли не грозили открытым неповиновением. По-видимому, следовало искать другие формы скрытого, а порой и явного принуждения. Поэтому попытка использовать рабов в целях переселения совершенно естественна и понятна.

Все эти планы представляются нам значительными и интересными, но, несомненно, самым грандиозным замыслом было намеченное Александром завоевание запада Средиземноморья. Некоторые исследователи считают, что Александр не стремился к завоеваниям после покорения Персии, при этом подвергается сомнению аутентичность последних планов Александра, о которых сообщает Диодор. Они опровергают ссылки на Иеронима, хорошо знакомого с материалом, и отрицают наличие других доказательств стремления Александра к мировому господству.

Однако подобные мнения совершенно несостоятельны. Авторитет Иеронима непререкаем, а действия Александра в Индии и Аравии однозначно свидетельствуют о его замыслах.

На наш взгляд, имеется еще одно важное доказательство в пользу существования замыслов всемирного господства. Во время походов на восток от Персидского царства Александр, несмотря на полное отсутствие поводов к войне, везде выступал как завоеватель и агрессор. Он считал своим врагом любой народ, любое государство, любого правителя, не приветствующего его и заранее не выражающего покорности и смирения. В качестве примера можно привести завоевание пограничных индийских провинций или покорение племен в Аравии. Покоренным Александр предоставлял только один выбор: либо полное подчинение, либо гибель.

Такие действия можно было бы признать странными и необъяснимыми, если бы не притязание Александра на завоевание всего мира. Для властелина, считавшего покорение мира своей ниспосланной свыше миссией, все это совершенно естественно. Если Александр a priori считал себя властелином мира, он мог, более того, должен был вести себя именно так. Когда же в нем пробуждалась совесть, царь успокаивал себя прорицанием Аммона.

Поэтому кажется неправдоподобным предположение Вилькена, что мысль о западной экспедиции возникла у царя только в Кармании, когда Неарх рассказал ему о своем морском походе. Если поход против Индии был обусловлен концепцией господства над миром, то и операция против Зацада, конечно, давно входила в планы завоеваний, охватывающие весь мир. Именно поэтому на далеком Востоке Александр изучал историю Сицилии Филиста и охотно слушал рассказы сицилийских художников об их родине. В Кармании эти тайные замыслы проявились впервые и породили план проложить морской путь вокруг Африки до Геркулесовых столпов. Но, как уже упоминалось, царь вскоре отказался от этого плана.

Однако в мирные годы (324 и 323) сформировался новый, менее фантастический проект. О нем вместе с другими последними планами Александра сообщает Диодор. Прежде чем более подробно рассмотреть этот проект, коснемся существовавших до сих пор отношений Александра с Западом.

Намеченное Александром завоевание стран Средиземноморья занимало и заботило эти страны больше, чем самого царя. Ничего определенного еще не было известно, однако, когда на Западе узнали о возвращении Александра, которого считали пропавшим без вести, и о создании новой армии в Вавилоне, все поняли, что предстоят новые походы. Ведь только на западе и оставались страны, которые стоило покорять.

Неудивительно поэтому, что некоторые правители стран Средиземноморья решили отрядить послов к царю. Ведь никто пока не требовал выражения покорности и готовности к подчинению, можно было для начала приветствовать царя, передать ему подарки и добрые пожелания, испросить согласия на заключение с ним союза. Послов отряжали главным образом потому, что соседи уже опередили их. Было целесообразно поэтому опровергнуть возможную клевету на себя, а если представится случай, и оклеветать самих соседей. Более слабые надеялись на защиту от более сильных или хотя бы на справедливое разрешение споров. Таким образом, Запад сам втягивал Александра в свои проблемы, ибо положение там было неустойчиво: луканы противостояли Таренту, Рим — самнитам, этруски — галлам, Сиракузы — Карфагену. Все было раздроблено, ничего не решено, много было сильных, но ни одного сильнее других, а разрешить все проблемы мог только сильнейший.

Александр принимал послов в огромном, блиставшем роскошью и великолепием шатре, специально предназначенном для аудиенций, используя для вящего впечатления слонов и пышно одетых воинов. Легко можно понять, что во время таких приемов сам царь и его приближенные проникались идеей мирового господства.

Нельзя точно перечислить все государства и народы, которые направили к Александру своих послов. Достоверно известно лишь о ливийцах из Северной Африки, а также о посольствах бруттов, луканов и тирренов из Италии.

С античных времен не угасают споры вокруг вопроса, прибыли ли на Евфрат посланцы с Тибра. Рим тогда только начал выходить за пределы Лациума, он уже утвердил свое господство над Кампанией и присоединил Капую к своему Союзу. Таким образом, Рим перешагнул свои границы и становился самой молодой великой державой. Нас не должно удивлять, что ни Птолемей, ни Аристобул не заметили в толпе чужестранцев римских послов. Но Клитарх все же упоминает о них, хотя, казалось, у него не было причин придумывать этот факт. Страбон тоже упоминает их, но по другому поводу: он отмечает, что Александр выражал недовольство пиратством латинян. Из этого можно сделать вывод, что дипломатические отношения с Римом все же существовали.

Нам представляется чрезвычайно важным тот факт, что погибший в Италии царь Эпира, союзник римлян в борьбе против италийских горных племен, был родственником Александра. Можно было ожидать, что Александр захочет отомстить за смерть своего родственника. Это обстоятельство должно было представляться римлянам подходящим поводом для возобновления союза с Македонией, но это вовсе не означало, что посольство римлян прибыло с выражением покорности.

Перейдем теперь к роли Западной экспедиции в последних планах Александра. До нас дошло только краткое сообщение Диодора о последнем грандиозном военном замысле царя. В Финикии, Сирии, Киликии и на Кипре намечалось построить тысячу военных кораблей, которые по размеру превосходили триеры. Нас не должна удивлять эта круглая цифра, ведь для флота на Евфрате Александр заказал 700 кораблей, а гавань в Вавилоне была рассчитана именно на 1000 кораблей. Если и теперь речь шла о 1000 кораблей, то это объясняется титаническим размахом планов Александра. Намечалось построить различные типы судов, для самого Александра проектировалась гептера; впоследствии ею пользовался Деметрий (сын Антигона).

С новым флотом и новой имперской армией можно было идти на Карфаген, выступать против всех народов Средиземноморья, захватить Ливию, Иберию и примыкающие прибрежные страны, наконец, Сицилию. Северная Африка, Пиренейский полуостров, Южная Франция и вся Италия включались, таким образом, в эти планы. Намечалось проложить широкую дорогу вдоль Африканского побережья, которая протянулась бы до самых Геркулесовых столпов. Во время похода в подходящих местах предполагалось сооружать верфи и порты.

Вот и все, что мы знаем со слов Диодора о последнем неосуществленном замысле Александра. Больше ничего не дошло до нас о его самом грандиозном плане. Ведь то, чего Риму с трудом удалось достичь за столетия, Александр намеревался осуществить за несколько лет. В военном отношении эта задача сравнима с завоеванием Персии, организационно же она была более сложной и многообразной.

И опять-таки говорили о «мирном предприятии», но мирным оно было бы лишь там, где армия встретила бы безусловное повиновение и подчинение. Собравшись в Александрии, войска должны были пройти через Триполитанию, достичь Карфагена и Гибралтара. Здесь перед ними вновь бы открылся океан, только на другом краю земли. И опять были запланированы две разведывательные экспедиции: одна — на юг, вокруг Африки, другая — на север, вдоль побережья Европы. До этой экспедиции следовало, конечно, выяснить, можно ли, продвигаясь по северу Европы, дойти до Каспийского моря. Сам замысел продвижения войск как бы предвосхищал поход Ганнибала, осуществленный позже. Может быть, Александр покорил бы Альпы, как некогда Гиндукуш. Во всяком случае, он намеревался закончить поход завоеванием Италии и Сицилии, а также горных племен в районе Тарента. Повсюду намечалось сооружать новые торговые пункты, новые Александрии. Предполагалось также проложить новые дороги, что привело бы к расцвету торговли и ремесел. Тогда бы на всех трех континентах процветало единодушие и согласие.

Не следует забывать и о том, что царь объявил траур для всей армии, когда узнал о гибели в Нижней Италии своего родственника, царя Эпира. Следовательно, безусловно, замышлялось кровавое отмщение: о мирном походе не могло быть и речи.

Несомненно, Александр с его полководческим гением и огромной военной мощью довел бы и этот план до победного конца. Ему удалось бы подчинить себе западную часть ойкумены: Карфаген и Сиракузы, но только не Рим. После смерти Александра его чудовищная империя наверняка распалась бы, какую бы долгую жизнь ни уготовила ему судьба. Но римлянам по уже проторенной Александром дороге удалось бы раньше установить свое господство над странами Средиземноморья.

В этом последнем плане завоевания мира Александр предстает перед нами как человек, лишенный каких бы то ни было колебаний и угрызений совести. Все существующее, все священные права он готов был бросить под ноги своим воинам, повинуясь только внутренним импульсам, идущим от его отца Аммона. Правда, он разрушал лишь для того, чтобы строить, но его идеи не имели ничего общего с органическим развитием народов. Это было такое стремительное и внезапное ниспровержение мира, что удары его Геркулесовой палицы могли заставить побледнеть даже богов Олимпа.

[ZHAN]

Благодаря превосходству македонского командования и оружия война уносила не так много жизней. Гораздо хуже обстояло дело с болезнями, и тот, кто побывал на Востоке, знает, какие опасности таит в себе его климат. Эпидемий в армии Александра не было, однако малярия и различные кишечные болезни время от времени наносили войску существенный урон.

Достаточно ознакомиться со сведениями о числе приближенных Александра и сатрапов, погибших от болезней. А ведь в этих случаях речь шла о людях, не знавших тягот походной жизни. Но как раз они-то больше подвергались всяческим соблазнам, чем маленький человек, и продолжали кутить и пировать в климате, который обычно карает за всякие излишества повышенной восприимчивостью к заболеваниям.

С незапамятных времен македоняне превыше всего ценили шумные пирушки и попойки; греки пренебрегали развлечениями подобного рода и предпочитали свободный дух и утонченные радости своих симпозиумов. На пирах Александра сошлись обе традиции — и македонская и греческая. Начинались они по-гречески, т. е. сопровождались музыкой, беседой, ведь именно такие развлечения особенно любил Александр, но кончались македонским обычаем — пить неразбавленное вино, часто все завершалось самым безудержным пьянством. Во время этих ночных бдений царь предавался не только радостям пиршества, но и беседовал со своими приближенными, обсуждал с ними свои идеи, пытался увлечь своими замыслами. Он говорил много и охотно, рассказывал о своих планах и в общих чертах, и во всех подробностях, речь его была блестящей, пленяющей, иногда даже преисполненной бахвальства. Однако он говорил не только о своих успехах и планах. К пиршественному столу приглашались и музы — как серьезные, так и веселые. Рассказывались мифы, поэты, да и сам царь, декламировали стихи, Александр требовал от певцов песен, от философов споров и речей.

Здесь было представлено все разнообразие духовного мира Эллады. Могло показаться, что это одна из афинских школ, но на самом деле это была скорее школа Александра, более того, какая-то особая ее форма. На пирах всегда присутствовал определенный круг приближенных царя, и именно здесь он управлял ими. А делать это было намного труднее, чем управлять империей. Не исключено, что именно во время ночных празднеств Александру удалось побороть своеволие, чванство и спесь своих сподвижников. Можно было мириться с тем, что они напивались, приводили к концу пира гетер и ссорились между собой. Да и сам царь был не прочь повеселиться вместе со всеми. Он пил и тоже напивался. В последние годы царь, по-видимому, пристрастился к неразбавленному вину. Ему нравилось сильно напиваться, как-то он даже вызвал на состязание, кто больше выпьет, самого завзятого кутилу и пьяницу, друга своего детства, Протея. Александр оказался слабее Протея, откинулся на подушки, и кубок выпал из его рук.

Теперь царь бросал вызов судьбе уже по-иному. Некогда он рисковал жизнью и не щадил себя в кровавых битвах. Теперь же он как будто стремился к опасности, которой подвергается каждый человек, ослабляющий себя алкоголем в лихорадочно-знойной Месопотамии. Врачи предостерегали его, да и судьба Гефестиона могла быть для него уроком. Но Александр чувствовал себя богом и сыном Аммона, ведь сам Асклепий не должен был отказать ему в помощи. В Тарсе Александру удалось преодолеть смертельную болезнь, он победил болезнь на реке Яксарт, перенес самые тяжелые ранения — чего же еще ему было бояться? Может быть, это была та самая гибрис, которая была свойственна, например, и Цезарю, гибрис, не позволявшая царю стать осторожным? Так он сам легкомысленно накликал на себя беду, когда судьба вызвала его на последний поединок. Ведь уже во время экспедиции по Евфрату и Паллакотту царя коснулось дуновение смертельной лихорадки.

Наступил июнь, более знойным стал ветер пустыни, проникавший в лабиринт домов Вавилона. Царский лагерь напоминал деятельный и хлопотливый пчелиный улей. Только что закончились похороны и погребальные празднества в честь Гефестиона, и траур по умершему другу был снят. Теперь предстояла неделя, полная радостного ожидания и напряжения, после чего царь, армия и флот отправлялись в дальние страны. Проводились последние подготовительные работы, устраивались празднества и пиры.

Как всегда перед началом любого предприятия, совершались торжественные жертвоприношения. Войску было выставлено богатое угощение. Александр пировал со своей свитой. Только что закончился роскошный пир в честь Неарха и флота; уже брезжило утро, и царь почувствовал себя усталым. Но тут Медий, отпрыск фессалийского княжеского дома, пригласил его на короткий веселый завтрак. Царь охотно принял приглашение. Ему нравился Медий, после смерти Гефестиона он предпочитал его общество всякому другому. Это был третий грек в ближайшем окружении царя (после Неарха и Евмена). Царя мало заботила ревность македонян; он приблизил к себе фессалийца, так как ценил его естественное и непринужденное поведение, тонкий ум и литературные увлечения. Итак, за ночным пиром последовал еще один, утренний.

Потом царь принял ванну, удалился к себе и проспал весь день. В этом опять-таки был весь Александр, он всегда оставался самим собой, делал все, что ему хотелось. Он нимало не обращал внимания на суету и волнение, сопряженные с началом экспедиции. Неарха он знал достаточно хорошо и полностью на него полагался. К вечеру царь вновь был бодр и велел передать Медию, что посетит его. Александр не предчувствовал, что наступили последние счастливые и веселые часы, уготованные ему судьбой.

Вокруг Александра собрался тесный кружок из двадцати его приближенных. Как всегда, были приглашены телохранители, в первую очередь, конечно, Пердикка, несколько военачальников, командующих войсками, только что прибывшими с Запада, затем Неарх и Евмен, из греков еще Филипп, личный врач царя, один инженер, два аристократа из Фессалии и из Фракии. Александр предстал перед своими приближенными во всем блеске гения, сияя радостью и весельем. Он декламировал отрывки из «Андромеды» Еврипида, пил за здоровье своих сотрапезников. Но не слишком ли велика была жажда, мучившая царя? Могло показаться, что он хочет погасить внутренний жар. И, может быть, врач уже заметил, что начинается сильная лихорадка?

Когда к утру Александр вернулся во дворец, то почувствовал не только усталость, но и жар. По привычке он выкупался и попытался поесть. Однако начался приступ, вынудивший его прилечь тут же, в купальне, сильная лихорадка и полная беспомощность, столь характерные для малярии, обрушились на него. Когда приступ прошел, Александр не смог подняться, и его на носилках отнесли к алтарям, чтобы он мог совершить там обычные жертвоприношения. Потом его перенесли в его покои, где царь до вечера отдыхал. Вечером он призвал к себе военачальников. Четко и твердо Александр дал указания о порядке начала экспедиции: на четвертый день должна была выступить армия, на пятый — флот. Вместе с флотом в поход отправится и царь. Так он назначил сроки не только для войска, но и для себя самого. Возможно, приступ был только следствием ночных пирушек и царя постигла одна из эпизодических лихорадок Востока, а не опасная болезнь.

Однако ощущение свинцовой тяжести томило Александра. Былые годы, годы войны, царь провел в непрестанных военных походах и маршах, в мирное время часто менял местопребывание своего лагеря, и теперь ему также не терпелось переменить место. С наступлением темноты он приказал отвезти себя на берег Евфрата, в летний дворец, некогда построенный Навуходоносором и перестроенный недавно Гарпалом. Здесь ему стало лучше от прохлады и дуновения свежего воздуха после давящего зноя Вавилона.

На другое утро он смог подняться, но остался в спальне, запретил пускать к себе посетителей и не отдавал никаких приказов. К себе он призвал только Медия и провел с ним весь день, беседуя и играя в кости. Военачальникам он назначил явиться на следующее утро, полагая, что будет чувствовать себя лучше.

Однако поздно вечером начался второй приступ. Короткие перерывы между приступами указывают на то, что царь заболел самой тяжелой формой малярии (malaria tropica). Всю ночь Александр метался в постели. Осознавал ли царь нависшую над ним опасность, понимал ли он, что стоит перед самой трудной битвой в своей жизни? Ведь он всегда побеждал с помощью своей божественной силы. Поэтому он и назначал себе сроки и непременно должен был их соблюсти.

Вновь наступило утро, приступ прошел, Александр смог принять ванну и принести жертвы богам. Несомненно, он ощутил настоятельную необходимость совершить этот священный обряд. За счастливый исход экспедиции жертва уже была принесена, а теперь сам титан нуждался в помощи богов. Затем он принял флотоводца Неарха и подтвердил, что все остается в силе, как было определено ранее: через три дня флот выходит из гавани. Неарх долго просидел у царя, но в кости они не играли. Они говорили об их общих планах, об исследовательских экспедициях и океане. Сила духа должна была помочь царю побороть слабость тела и страшный недуг.

Но следующий день принес с собой третий приступ невероятной силы. По-видимому, он и был решающим для исхода болезни. Возможно, даже Александр почувствовал это. Ведь со всей свойственной ему волей и упорством этот всемогущий человек пытался побороть демонические силы, таящиеся в лихорадке. Находясь в жару, он принял ванну, совершил жертвоприношение, вновь призвал к себе военачальников. Несмотря на озноб и жар, он объявил, что сроки должны быть соблюдены и все подготовлено к завтрашнему дню, назначенному к выступлению войск. Вечером царя принесли в купальню. Приступ прошел, но общее состояние больного не улучшалось. Особенно тяжелой была следующая ночь.

Утром вновь начался сильный жар. Чтобы хоть как-нибудь его умерить, больного перенесли в беседку на берегу пруда. Собрав всю свою железную волю, Александр вновь совершил жертвоприношение. Когда жар спал, он собрал военачальников, дал приказ выступать, говорил даже о новых назначениях в армии. Но на следующий день Александр чувствовал себя уже совсем плохо, а потом вновь начался приступ лихорадки. С трудом царю удалось совершить еще одно жертвоприношение. Несмотря на это, Александр все еще думал о начале экспедиции, хотя установленные сроки были нарушены. Он захотел вернуться во дворец и повелел, чтобы туда прибыли высшие военачальники. Это был его последний приказ. Александр еще повелевал, как он привык, сообразуясь со своей безграничной волей и властью.

Разве воля и власть этого человека, который теперь боролся со смертью, не были всегда безграничны? Разве он не победил с их помощью персов, не заставил повиноваться своих сподвижников и войсковое собрание? Разве дельфийская пифия не вознесла ему хвалу как непобедимому боту? Разве он не был правителем мира и сыном Аммона? И хотя он теперь боролся с недугом, как любой смертный человек, неужели он не выйдет победителем из этой борьбы?

Но, преодолевая жар и лихорадку и надеясь на выздоровление, он все же думал не только о своем земном существовании, но и о своей поистине божественной идее, об империи, о новом прекрасном мире, который еще не был построен и ждал своего завершения. Он думал об Аравии и Карфагене, о великих стройках, о слиянии наций, о человечестве. Если на самом деле существуют божественные силы, они должны помочь ему. Но воля и власть, Аммон и Асклепий на этот раз оказались бессильны.

По-видимому, организм царя, очень ослабленный ежедневными приступами малярии не мог сопротивляться сразу двум болезням; второй болезнью было либо воспаление легких, либо вызванная малярией, скоротечно протекающая лейкемия (белокровие). Поэтому не прекращался жар, постоянно мучивший больного. На следующий день силы больного совсем иссякли. Александра перенесли во дворец, где он задремал, но когда проснулся, то уже не мог говорить от слабости. Он еще узнавал своих военачальников. Пердикка не отходил от ложа больного, и умирающий передал ему кольцо с царской печатью.

С каждым днем в покоях больного становилось все тише, а вокруг дворца росло беспокойство и волнение. До тех пор, пока не были отменены приказы о начале экспедиции, войска не теряли надежды и веры в силу своего всепобеждающего царя. Но когда прошли все назначенные сроки, а известия о больном становились все менее утешительными, когда военачальники стали переговариваться друг с другом только шепотом, возникло страшное подозрение, перешедшее затем в уверенность: любимый царь уже умер, и это пытаются скрыть. Старые воины — теперь это были уже не те люди, которые бунтовали в Описе и отказывались идти вперед на Гифасисе, а верные воины, разделявшие с царем невзгоды, опасности и победы, — собрались и проникли во дворец. Их пустили к умирающему. И они проходили один за другим, без оружия, осторожно и тихо ступая, мимо царя, который не мог уже говорить и приветствовал их только движением глаз. Чудом казалось, что он еще жив; последнее, что он видел на этой земле, были его верные воины.

Надежды уже не было. После того как помощь не пришла ни от Аммона, ни от богов Греции, приближенные в отчаянии решили просить ее у вавилонского бога-врачевателя. Местные жрецы наставили их, как совершить обряд, испрашивая помощь от болезни. Мрачен был ответ божества: «Для царя лучше оставаться там, где он пребывает теперь».

На следующий день наступил конец. Все кончилось: Аравийская экспедиция, всемогущая власть, претензии на божественное происхождение, всепобеждающая воля, беспримерное творческое начало, планы мирового господства, империя. Остался человек, который тихо уснул, чтобы никогда уже не проснуться. Вечером 28 десия (приблизительно 13 июня) Александр умер.

[ZHAN]

Александр умер тридцати трех лет от роду, процарствовав тринадцать лет, и, как от дуновения ветра, погас мировой пожар, поглотивший все Персидское царство, часть Индии и Балкан и ликвидировавший свободу эллинского союза. То, что Александр надеялся создать взамен уничтоженного, создано не было. Созидатель покинул строительную площадку, не завершив начатого, оставив вместо себя неопытных мастеров и простых рабочих. Ушел со сцены актер, игравший главную роль, он же режиссер и постановщик и, собственно говоря, автор пьесы, раздававший роли актерам. Можно также сказать, что ушел укротитель, усмиривший всех непокорных и заставивший их подчиниться своей воле.

Александр был провозвестником новой веры; он поклонялся фетишу, который сам изобрел: идее мировой империи, создание которой в то время еще не было исторически обусловлено и поэтому было нереально. Теперь, когда идея лишилась поддержки Александра, никто не знал, что с ней делать. В глубине души все понимали, что никто не станет больше служить этому фетишу, но факт существования империи оспаривать не приходилось, оставалось лишь оспаривать ее право на существование.

Имперской «ставке» давно было тесно в маленькой Македонии. Полководцы Александра рвались к широким просторам, к рискованной игре на краю пропасти. Вскоре выяснилось, что каждый из его сподвижников унаследовал от своего царя стремление к великодержавности. Среди них не было никого, кто не хотел бы стать царем сам, кто остановился бы перед риском, надеясь что-то выгадать, кто не определял бы свои будущие действия только собственными стремлениями и желаниями.

При этом произошло смещение всех жизненных понятий. При Александре все благоговели перед священной идеей империи и вынуждены были служить ей. Теперь же потомки полководцев Александра высшей ценностью стали почитать самих себя. Они отказались беспрекословно служить идее империи, как того требовал Александр, отказались от стремления к безграничному ее расширению, к смешению народов. Они лишь задавались вопросом, что делать с тем, что уже создано.

Здесь мы лишь кратко остановимся на начавшемся после смерти Александра распаде.

Сразу после смерти Александра встали два вопроса: кто станет править империей и как разделить наследство, чтобы в рамках существующей традиции удовлетворить интересы всех.

Что касается первого, то здесь возникла критическая ситуация: огромная авторитарная империя, основанная персами, а затем расширенная Александром, теперь потеряла своего правителя. Не было никого из членов царской семьи и из приближенных, кому остальные согласны были бы подчиниться. Мужских отпрысков своей семьи Александр давно уничтожил. В живых оставались лишь двое: Геракл, незаконнорожденный сын Барсины, живший отнюдь не по-царски в Пергаме вместе со своей матерью. Ему было всего пять лет, и, с точки зрения македонян, он воспитывался чересчур по-гречески. Вторым наследником был Арридей, незаконнорожденный сын Филиппа и Филинны, единокровный брат Александра. Но из-за слабоволия и некоторого слабоумия — да к тому же он был эпилептиком — его вообще не считали претендентом. И еще одного возможного претендента на трон носила под сердцем Роксана, но он должен был появиться на свет только через четыре месяца.

По македонским обычаям, наследника престола утверждало войсковое собрание после предварительного обсуждения на собрании знати. Сразу же всплыли старые раздоры, еще при жизни Александра расколовшие придворных на сторонников Филиппа, поддерживавших старомакедонские порядки, и приверженцев Александра с его новым курсом.

После смерти царя к старым распрям добавилось стремление урвать как можно больше из его наследства.

Возникает вопрос, могла ли вообще эта превратившаяся в призрак царская власть стать предметом наследования. Ни Арридей, ни Геракл не принимали участия в завоевании Азии, не говоря уже о сыне Роксаны. Царь завоевывал мир усилиями своих сподвижников и войска. Они и были истинными его наследниками и преемниками. Поэтому в войсках все громче раздавались требования о разделе сокровищ, захваченных в Персии. Некоторые из сподвижников рассчитывали на независимую власть в одной из сатрапий, другие даже надеялись, что смогут сыграть роль Александра, захватив всю империю. Началась борьба всех против всех, причем истинные намерения сперва скрывались за декларациями преданности Филиппу или Александру. Определенную роль здесь сыграли члены царской семьи. За мнимой приверженностью к тому или иному наследнику часто скрывались личные интересы, корысть или страх.

Честнее всего по отношению к царскому дому вел себя престарелый Антипатр, никогда не покидавший Македонию и поэтому не стремившийся к власти в Азии. Можно было рассчитывать также на преданность Кратера, которого весть о смерти Александра застала в Киликии, на пути домой, куда он вел ветеранов. Почти все сподвижники Александра, собравшиеся после его смерти в Вавилонии, в той или иной мере преследовали собственные цели. Они либо стремились к власти в какой-нибудь сатрапии, либо, как, например, Пердикка, помышляли о всеобщем господстве и мечтали унаследовать трон Александра. Лишь один из сподвижников, Евмен, оставался верным семье покойного царя.

Когда начались раздоры, воины, отвернувшиеся от Александра из-за его ненавистной им политики растворения македонян в чужеродной среде, не признавали сына Роксаны и хотели возвести на престол Арридея, сына Филиппа. Совет знати, наоборот, требовал признать законным наследником потомка Александра.

Один из верных сподвижников царя, Птолемей, сразу же выступил против царской семьи и централизованной империи. Он предложил разделить империю между военачальниками и превратить ее в своего рода «федерацию сатрапий». Правители должны были назначаться из наиболее способных военачальников. Власть непригодных к управлению членов царской семьи полностью исключалась. Грандиозный и поистине перспективный план, который тайно одобряло большинство военачальников, но который слишком уж быстро разрушал традиционные внешние формы власти. Поэтому он не встретил одобрения ни у совета знати, ни у войска.

В результате ожесточенных споров пришли к компромиссному решению: Арридей должен был принять имя своего отца Филиппа и, несмотря на слабоволие, играть роль стоящего во главе империи царя. Сына Роксаны решили считать соправителем и, когда он достигнет совершеннолетия, передать власть ему. Пока же дела государства возложили на правительственную коллегию. Антипатр занимал положение наместника Македонии и автономного стратега эллинского союза, Пердикка — хилиарха Азии, а Кратер — защитника интересов короны и царской власти, которой фиктивно обладал не игравший никакой роли Арридей.

Сатрапии распределили между военачальниками. Лучшую — а именно богатый и по географическому положению почти независимый Египет — получил Птолемей. Лисимаху досталась Фракия, Леоннату — Фригия, расположенная у Геллеспонта. На долю Антигона пришлась Великая Фригия, которую он сам завоевал. Каппадокию, тем временем снова обретшую независимость, получил Евмен. Оставшиеся сатрапии были распределены между остальными военачальниками. Лишь в восточных провинциях, на которые не нашлось охотников, сохранились прежние правители.

Таково было государственное устройство после смерти Александра, которое, по существу, следовало бы назвать неустройством. Попытка перейти от древнемакедонского традиционного права к более позднему, государственному не удалась; фактически установилось только право сильного. Новое эллинистическое государственное право возникло лишь два десятилетия спустя, после продолжительной борьбы самых крупных эллинистических государств.

Причина крушения сложившегося в Вавилоне государственного устройства в немалой степени связана с тем, что ему не хватало ясности и четкости. Уже невозможно было провести границы между полномочиями простата Кратера и хилиарха Пердикки прежде всего в вопросе командования царским войском. Не было ясности во взаимоотношениях новых сатрапов и центрального правительства. Фиктивность царской власти давала любому государственному деятелю, не члену царской семьи, возможность подвергнуть сомнению авторитет центрального правительства. К тому же Кратера не было в Вавилоне. Он вообще туда не возвращался, и Пердикке одновременно с функциями хилиарха пришлось выполнять функции простата. Неудивительно, что он стал отдавать приказы новым сатрапам от своего имени, а при случае даже смещал их. Таким образом, Пердикка стал играть роль самого Александра.

Политика Антипатра была направлена на то, чтобы сохранять мир между военачальниками. Но когда находившаяся в Эпире мать Александра, Олимпиада, приняла сторону Пердикки и предложила ему руку своей дочери Клеопатры, у последнего появилось явное стремление к единоличной власти. В ответ возникла коалиция недовольных. Пердикка не обладал полководческими способностями Александра; он был убит в 321 г. до н. э. своими военачальниками.

Управление империей перешло к престарелому Антипатру, который вернулся в Македонию с Арридеем, Роксаной и родившимся к тому времени маленьким Александром. Таким образом, управление огромной империей вновь стало осуществляться из Македонии. Однако управление Азией и весь надзор над тамошними сатрапами находились в руках Антигона, а Египет при Птолемее вообще приобрел самостоятельность.

[ZHAN]

Антипатр умер через два года после того, как взял бразды правления империей (319 г. до н. э.). Разразился новый кризис, который послужил причиной гибели царской семьи и всей империи. Престарелый Антипатр, к великому огорчению своего сына Кассандра, сделал своим преемником, охранителем царской семьи и регентом государства порядочного, но ограниченного военачальника Полиперхона. Македоняне отказались ему повиноваться; против него сразу восстали Антигон и Птолемей, поддерживавшие обиженного Кассандра. Тогда Полиперхон сделал мать Александра, Олимпиаду, своей соправительницей.

После смерти Александра на передний план все больше выдвигаются женщины из рода Аргеадов, оставшиеся единственными представительницами царской власти. Они также вмешиваются в борьбу за престолонаследие. Снова разгорелась ожесточенная вражда между приверженцами Филиппа и Олимпиадой с ее сторонниками.

Еще во время правления Пердикки одна из побочных дочерей Филиппа, воинственная Киннана, отправилась в Азию со своею дочерью Евридикой и выдала ее замуж за Арридея. За это самоуправство ей пришлось поплатиться жизнью. Однако Евридика после убийства Пердикки пыталась, и не без успеха, управлять слабовольным Арридеем, а значит, и всем государством. Она сумела восстановить армию против Антипатра.

После смерти Антипатра Евридика вместе с Арридеем перешла на сторону Кассандра. Когда армия гордой матери Александра напала на Македонию, она не встретила никакого сопротивления. Захватив Евридику и ее мужа, Олимпиада заковала их в цепи. В этой ситуации в интересах находившейся в тяжелом положении царской семьи следовало бы проявить великодушие. Но Олимпиада не была столь благоразумна и стала мстить всем враждебным ей македонским родам, прежде всего семье Антипатра и многочисленным отпрыскам незаконных связей Филиппа. Арридея и Евридику она велела бросить в темницу, затем Арридей был убит, а Евридика покончила жизнь самоубийством (317 г. до н. э.).

Неудивительно, что македоняне с отвращением и ужасом отвернулись от неистовой эпиротянки. Даже Полиперхон потерял остатки своей и так не очень большой популярности. Кассандр почти без всяких усилий завоевал Македонию, взял в плен Олимпиаду и начал уничтожать все, что было связано с ней и Александром (316 г. до н. э.). Он наконец получил возможность отомстить Александру — замысел, который он вынашивал со времени своей поездки к царю в качестве посла. По его приказу войсковое собрание приговорило Олимпиаду к смерти. Роксану с маленьким сыном он велел содержать под стражей в Амфиполе, а затем и убить их (309 г. до н. э.). Барсина и ее сын пали жертвами козней Полиперхона.

[ZHAN]

За эти пятнадцать лет погибли не только члены царской семьи, но и многие сподвижники царя. Одни нашли смерть в сражениях, другие пали от руки убийц, третьи были осуждены на смерть враждебно к ним настроенным войсковым собранием. Лишь небольшая часть армии Александра увидела родину, это были ветераны во главе с Кратером. Верных соратников Александра, знаменитых аргираспидов, Антигон послал в восточные провинции, рассчитывая, что они растратят там свои силы в постоянных мелких стычках. Другие уставшие от сражений части армии Александра он отправил в Сирию и Месопотамию, создав там военные поселения. Греческие наемники на Дальнем Востоке должны были оставаться на своем месте. Позже они превратились в местных аристократов. Все, кому удалось бежать на Запад, собрались в Александрии.

Империя распалась на несколько частей, в которых обосновались наиболее удачливые из сподвижников Александра. Находясь в Александрии, Птолемей основал в Египте и пограничных с ним землях могучую империю. Антигон, захватив власть в Сирии и Малой Азии, стремился распространить ее дальше на другие земли. Востоком управлял из Вавилона Селевк. Во Фракии утвердился Лисимах, а в Македонии — кровавый Кассандр. После убийства маленького Александра все они приняли царские титулы, продолжая враждовать друг с другом. Никого, даже Птолемея, не волновала больше идея объединения сатрапий. Раздоры продолжались. Их жертвой в 301 г. до н. э., в битве при Ипсе, пал Антигон, в 286 г., в битве при Курупедионе, — Лисимах. В 281 г. был убит Селевк при попытке отвоевать Македонию.

Умирая, Александр хотел оставить свою империю самому деловому и толковому из сподвижников, но такого среди них не оказалось. Все, кто пытался подражать Александру и стремился к власти над империей, неотвратимо погибали. Выжили лишь те диадохи, которые с самого начала довольствовались частью империи, где они создавали свои небольшие государства, т. е. те, кто обладал способностями Птолемеев или сына Селевка — Антиоха. В конечном итоге Македония попала в руки наследников Антигона, в Малой Азии образовалось небольшое царство Атталидов. Греция оставалась раздробленной и стала ареной столкновений интересов Спарты, Этолии, Ахейского союза, Македонии, Птолемеев и Селевкидов.

О войнах диадохов больше сказано в теме "Пирр и его походы".

[ZHAN]

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что столицы новых государств (Пергам — резиденция Атталидов, Антиохия — Селевкидов, Александрия — Птолемеев) были основаны в непосредственной близости от побережья Средиземного моря. Причем наибольшее значение в жизни этих государств имели окраинные районы, т. е. территории на западе Малой Азии, в Северной Сирии и на севере Египта. Таким образом, в историческом развитии на передний план выдвинулись области Средиземноморья — Малая Азия, Сирия, Египет, что вполне соответствовало планам Филиппа, к осуществлению которых стремился Парменион.

При этом ориентация на программу Филиппа сказывалась как в создании определенного центра эллинизации, так и в отношении населения. Правда, Птолемеи и Селевкиды проявляли интерес к восточным культурам и жречеству. При этом все диадохи поддерживали идею Александра об уравнивании всех народов Востока. Большинство из сподвижников Александра расстались со своими иранскими супругами, которых они получили в Сузах от царя. Евмен и Певкест, рассчитывавшие на помощь иранских всадников, не смогли удержаться у власти.

Сподвижники царя считали, что нужно вернуться к прежнему, националистическому курсу Филиппа, а тем самым к мировоззрению Аристотеля, считавшего греков и македонян народами-властителями. Восточные же народы должны довольствоваться положением подданных.

Поэтому в образовавшихся империях из греков и македонян стали складываться привилегированные слои общества. Между ними, по-видимому, уже не существовало противоречий. Македоняне были немногочисленными и без греков не смогли бы закрепить своего положения. В языковом и культурном отношении они растворялись среди греков, в большом количестве переселившихся в Малую Азию, Сирию, Египет. Правда, мы сталкиваемся и с отдельными группами «македонян» — название, восходящее ко времени переселения воинов армии Александра. Однако нередко встречалось и название «эллины», которым также обозначали военных поселенцев. Часто обе эти группы переселенцев сливались. Таким образом, идея Филиппа наконец победила. То, что ему не удалось в греческой метрополии, — примирить греческие города и объединить их с македонянами — теперь блестяще осуществилось. Царившие в метрополии раздоры утихли. Эллины и македоняне слились в одно целое.

Как могло произойти подобное чудо?

Возможно, это объяснялось тем, что диадохи отказались от попыток регулировать этот процесс официальным путем. Вероятно, они поняли то, что и поныне понимают далеко не все политики: процесс слияния различных народов должен происходить по своим собственным законам. Государственное вмешательство только мешает ему.

Другой причиной срастания двух народов можно считать утрату переселенцами, как греками, так и македонянами, мелочного тщеславия и узкого городского патриотизма. Они переселялись сюда не как афиняне или коринфяне, а как отдельные лица из самых различных городов. Таким образом, здесь, в заморских странах, образовался единый высший слой, который говорил на общем, греческом языке, одинаково чувствовал и воспринимал окружающее. Вопросы происхождения больше никого не волновали. Семьи высшего сословия и часть военных колонистов были македонянами, остальные же поселенцы и почти все горожане — купцы, художники, представители технических профессий и ученые, а также большинство чиновников — греками.

Все эти переселенцы, откуда бы они ни были родом, образовали в новых государствах городское сословие. Лишь они имели право на автономию, лишь они могли чувствовать себя относительно свободно, по крайней мере в своем городе. Правда, и для них существовали законы, и они вынуждены были платить налоги, хотя делали вид, что платят их добровольно. Они считали себя более высокими представителями общества, гордились перед восточными народами своим европейским происхождением. Но самое главное — из их среды формировался «двор», ибо представители династических семейств лишь их считали высшим слоем общества и из их круга выбирали себе высших чиновников и придворных.

Поэтому все заморские государства мы можем называть греко-македонскими. На всех них лежал отпечаток идей Филиппа. Другими словами, развитие снова пошло в том направлении, которое изменил своей мощной волей Александр. Мы видим, что даже этот гигант не смог ускорить естественный ход истории. Лишь во времена Римской империи бурное историческое развитие само потребовало создания мировой империи. Поэтому римлянам было нетрудно создать империю на длительный срок.

Династический принцип в империях диадохов тоже восходил к Филиппу, так как Александр был довольно небрежен в вопросах семейных отношений. Антигониды в Македонии даже сохранили свою верность староплеменной демократии. Птолемеи, Селевкиды и Атталиды считали свои заморские владения в некотором роде семейным достоянием, но полагали, что в этих «копьем завоеванных» странах должно быть установлено абсолютистское, в духе Александра правление. Иначе они не смогли бы справиться с многочисленным населением этих стран. Характерно, что греко-македонские слои здесь даже не стремились разделять с царем управление страной. Они довольствовались общественными свободами, которые давали им известные преимущества в местных условиях. Правители повсюду уничтожали македонские советы знати, не встречая при этом никакого сопротивления. Свои империи они создали после смерти Александра, пользуясь различными хитростями и уловками, но это не мешало им, как некогда Александру, чувствовать себя самостоятельными, независимыми от Македонии властителями. Таким образом, они были последователями Филиппа в том, что придавали особое значение окраинам Средиземного моря, в его национализме и в отношении к местному населению, но отнюдь не в отношении к абсолютистскому строю.

Их правлению тоже были свойственны попытки «облагодетельствовать» население, но при этом они действовали не столь самоуверенно и деспотически, как Александр. В отличие от него для них было важно сохранить расположение греко-македонской верхушки, и они способствовали ее процветанию. Династии и верхушка общества зависели друг от друга. Правительство не навязывало населению своих благодеяний. Учитывались желания и интересы благодетельствуемых. Ведь из высших слоев населения назначались военачальники и чиновники государственного аппарата.

В провинциях сохранилось со времен Александра обожествление царской власти. Это прежде всего относилось к верхушке общества, т. е. к грекам. Немногочисленные потомки македонян этому не сопротивлялись. В Египте, например, обожествляли представителей династии Птолемеев, так же как некогда фараонов. Царям же Македонии не нужны были божеские почести.

На этом можно закончить обзор истории царского дома и принципов, которыми руководствовались диадохи, во многом вернувшиеся к греко-македонскому национализму Филиппа.

Создается впечатление, что Александр опередил свое время по меньшей мере на полстолетие, а то и на целый век. Однако влияние Александра распространилось только на развитие государственности в сепаратистски и националистически настроенном обществе и на конкретную политику местных властей. На духовное же развитие своего времени царь влияния не оказал, а ведь мы никак не должны забывать, что Александр был не только политическим деятелем, но и мыслителем-новатором. Его философские принципы больше связаны с развитием прогрессивной греческой мысли, чем с принятой в его время, обремененной государственной и национальной традициями идеологией македонян. То, что в политических устремлениях Александра было преждевременным, в области философии постепенно приходило в соответствие со временем: его идеи, подготовленные софистами и особенно киниками, были подхвачены единомышленниками — Зеноном и школой стоиков.

[ZHAN]

Автократор — правитель, обладающий неограниченной властью, наделенный чрезвычайными полномочиями.

Агема — конная гвардия; в Македонии отряд царских телохранителей.

Агора — рыночная площадь, место публичных собраний.

Аконтисты — воины, вооруженные короткими копьями, дротиками.

Амфиктиония — союз государств, связанных обязательством почитать и защищать какое-либо святилище.

Анабасис (анабазис) — поход в глубь страны, в сторону от моря.

Аргеады — царский род в Македонии, к которому принадлежали древние македонские цари, включая Александра.

Аргираспиды (букв, «среброщитные») — вооруженные щитами царские телохранители.

Аргонавты — участники легендарного похода на корабле «Арго» к берегам Колхиды за золотым руном.

Аретэ (букв, «доблесть, добродетель») — в понимании Аристотеля и Александра, присущее героям чувство долга, более важное для них,
чем знатность происхождения или богатство.

Буле — государственный совет.

Гетайры (гэтеры, этеры) — конное ополчение македонской знати, служившее в армии Александра в тяжеловооруженной коннице. Первоначальное значение слова «друзья, товарищи».

Гибрис (букв, «дерзость, наглость») — в представлении древних греков гибрис присуща человеку, возомнившему себя равным богам.

Гиматий — длинный плащ, надевавшийся поверх хитона.

Гимнасий — место, которое в греческих городах отводилось для физических упражнений и использовалось также для философских и политических собеседований.

Гипасписты (букв, «щитоносцы») — пехотные отряды македонской армии, составлявшие царскую гвардию и входившие в фалангу.

Гипомнеумата (букв, «памятные записи») — заметки Александра, прочитанные после его смерти войску и содержащие планы новых походов и великих строек.

Гипотоксоты — легкая конница, вооруженная луками и стрелами.

Гипархи — правители областей, сменившие персидских сатрапов.

Гиппарх — начальник отряда конницы (гиппархии).

Гоплит — тяжеловооруженный воин.

Диаграмма — письменное распоряжение.

Диадохи (букв, «приходящие на смету», «наследники») — обозначение полководцев, унаследовавших и разделивших империю Александра.

Ила — подразделение конницы, эскадрон (около 200 человек).

Наварх — командующий флотом.

Ойкумена — населенная часть земли. В представлении древних греков, в ойкумену входили Южная Европа, Северная Африка и Азия вплоть до долины Инда.

Палестра — школа физического воспитания; место, где происходили гимнастические соревнования.

Педзэтайры (педзетеры) — тяжеловооруженная пехота, набиравшаяся из зажиточных крестьян.

Пельтасты — легковооруженная пехота, оружие которой ограничивалось пращами, луками и легкими кожаными щитами (пельтами).

Потос (букв, «влечение», «побуждение») — в понимании Аристотеля и Александра, потос — стремление к подвигу, присущее героическим личностям, которое влечет их к аретэ.

Продромой — легкая конница и пехота, которым поручались разведка и преследование противника.

Проксены — постоянные представители какого-либо государства в чужой стране.

Проскинеза (проскинесис) — земной поклон; принятая в Персии форма приветствия царя, сводившаяся к падению ниц и прикасанию лицом к земле.

Сарисса — длинное (около 4 м) копье, принятое на вооружение в македонской пехоте.

Симмахия — военный союз.

Синедрион — исполнительный орган Коринфского союза.

Таксис — полк пехоты, насчитывавший при Александре около 1500 человек.

Талант — весовая и денежная единицы. Аттический серебряный талант состоял из 60 мин и весил 26,2 кг.

Талассократия — господство на море.

Фаланга — боевой порядок тяжеловооруженной пехоты. Македонская фаланга насчитывала в глубину до 26 рядов.

Фрурарх — начальник воинского поста или крепости.

Хилиарх (букв, «тысяцкий») — в конце царствования Александра ближайший помощник царя, соответствующий визирю восточных правителей.

Хитон — нательная одежда греков и македонян (рубаха).

Эакиды — потомки мифического героя Эака. Эакидами называли эпирских царей, ведших свое происхождение от Эака и Ахилла.

Эпигоны (букв, «потомки») — эллинистические правители, пришедшие на смену диадохам.

Эпитома — сжатое изложение или извлечение из литературного или исторического сочинения.

Эфемериды (букв, «подневные записи») — хроники дворцовой канцелярии Александра.

По материалам: Шахермайр Фриц. Александр Македонский. Издательский дом: Ростов н/Д: «Феникс». 1997.