Эллинизм

[ZHAN]

Когда документы эллинистического времени описывают царство, они используют выражение «царь, друзья и войска» (ho basileus kai hoi philoi kai hai dynameis). Следовательно, аппарат эллинистического царства состоял из царя, высших армейских начальников и должностных лиц администрации (друзей), а также армии. Эллинистический монарх был прежде всего военным лидером. В этом отношении он не отличается от большинства доэллинистических басилеев. Военный характер эллинистической царской власти можно усмотреть в обязанностях царя, воспитании царевичей, организации двора, знаках власти, самовыражении правителей и их отношении к армии.

В энкомии (хвалебной песне) Птолемею II придворный поэт Феокрит утверждал:

«[Птолемей] с неустанной заботой отцов охраняет наследье — так, как царю подобает, и сам добавляет немало».

В число главных обязанностей эллинистического царя входили охрана унаследованного, возвращение утраченных земель и завоевание новых территорий. От него требовалось сражаться, оказывать действенную военную защиту, побеждать или в случае необходимости погибнуть в бою.

Селевкидский правитель Антиох III соответствовал этой модели идеального эллинистического царя. Он взошел на престол в возрасте всего 20 лет и в итоге нескольких войн усмирил восстание наместника «верхних сатрапий» Молона, который объявил себя царем в Мидии (220 г. до н. э.), вернул почти всю Келесирию под свою власть (219–217 гг. до н. э.) и восстановил контроль над большей частью Малой Азии, разгромив узурпатора Ахея (216–213 гг. до н. э.). Тогда, в подражание Александру Великому, он начал крупный военный поход, который привел его армию в земли восточнее Гиндукуша (212–205 гг. до н. э.), где Антиох III заставил местных правителей признать его главенство. Ко времени возвращения (204 г. до н. э.) он был известен как Megas (Великий).


Готовить наследника к исполнению подобных ожиданий надо было с раннего детства. Приоритетами в воспитании мужского потомства царей были военные тренировки, верховая езда и охота. Молодой наследник получал опыт и обосновывал свои претензии на престол, сопровождая отца или военачальников в походах.

Некоторые цари проявляли большой интерес к военной теории и применению в войнах «прикладной науки». Деметрий Полиоркет обязан своим прозвищем («Осаждающий города») новым механическим приспособлениям, которые он использовал при осаде Родоса в 305–304 гг. до н. э. Эпимах Афинский сконструировал для него передвижную девятиуровневую осадную машину (элеполис) с длинным выдающимся вперед бревном, которое заканчивалось конусом, украшенным бараньей головой. Сообщается, что авторами работ о военной тактике были Пирр и его сын Александр. Птолемеи развивали баллистические исследования, а Гиерон II Сиракузский применял опыт Архимеда, чтобы решать задачи осадной войны. Ожидалось, что цари могут лично повести войска в атаку, хотя и считалось ошибкой подставлять их опасности без основательных причин. Большинство царей III — начала II века до н. э., за исключением Птолемеев, тратили большую часть своего правления на походы, и многие их них получали раны, а иногда и погибали в бою.

Некоторые из прозвищ, под которыми были известны цари, рождались из аккламации, случайного или намеренного одобрения, подчеркивавшего их военные заслуги или доблести: Сотер («спаситель»), Никатор («победоносный»), Никефор («несущий победу»), Каллиник («имеющий честные победы») и Эпифан («обладающий очевидной силой»). Шлем был стандартным атрибутом царского портрета.

Известная статуя эллинистического царя изображает его нагим и в расслабленной позе; воображаемая диагональная линия ведет взгляд зрителя к концу его копья, благодаря чему становится ясно, что при необходимости его могущество может быть продемонстрировано силовыми методами.


Военные качества и сила играли важную роль в празднествах, организуемых царями. Военные мотивы занимали видное место в величайшем из известных фестивалей того времени — процессии, организованной Птолемеем II в честь его отца в Александрии (ок. 274 г. до н. э.). Зрителям были показаны видимые доказательства военной мощи царя: они увидели 57 600 пеших солдат и 23 200 всадников, которые в боевом снаряжении прошествовали по улицам Александрии до стадиона. Когда Антиох IV не смог установить контроль над Египтом и был унижен римским полководцем, он компенсировал свою неудачу, организовав впечатляющий военный парад более чем 50 000 человек, часть которых была снаряжена невиданным прежде оружием.

Если царю не удавалось осуществить ожидания и оказать военную защиту, те, кто мог это сделать, получали шанс занять его место — либо узурпировав трон, либо создав свои собственные царства. В Северном Иране и Афганистане «верхние сатрапии» Селевкидов, непрерывно сталкивавшиеся с нападениями кочевых племен, откалывались, как только внимание селевкидских правителей переключалось на другие дела. Сатрап Мидии Тимарх использовал свои войны против вторгшихся парфян для того, чтобы стать царем этой части империи (163–160 гг. до н. э.). Истоки почти всех мелких царств периферии эллинистического мира крылись в амбициях наместников-предателей и династов, которые воспользовались слабостью царя.

Военный характер монархии приводил к пониманию доброго царя как человека, постоянно одерживающего победы, отвечающего на просьбы подвластных ему и неизмеримо более слабых зависимых городов. Не все цари жили по этим стандартам. Когда было так, их власть нельзя было измерить по человеческому лекалу; сравнить ее можно было лишь с властью богов. Потому они удостаивались почестей, обычно распространяющихся лишь на божеств.

[ZHAN]

Первым из смертных в Греции, кто получил божественные почести при жизни, был спартанский полководец Лисандр, и случилось это после поражения Афин в Пелопоннесской войне в 404 году до н. э.; благодарные самосские олигархи, возвращенные из эмиграции, возвели ему алтарь, приносили жертвы, пели религиозные гимны и сменили название праздника Геры на Лисандрию — «праздник Лисандра». Хотя эти почести были мимолетны, они предвосхитили более поздние события, некоторый импульс которым придали Филипп II Македонский и Александр Великий. Культ Филиппа существовал в основанном им самим городе Филиппах и, возможно, в нескольких других греческих городах. В день его гибели процессия несла изображение Филиппа вместе с ликами 12 богов-олимпийцев; такой демонстрацией он не объявлял себя богом прямо, но опосредованно уподоблял свою власть могуществу богов.

Культ Александра — более сложный феномен. До конца своей жизни Александр вел себя как благочестивый смертный, не избегавший возможности принести жертву богам. Будучи ранен, он пошутил, уверив своих товарищей, что перед ними кровь, а не «влага, какая струится у жителей неба счастливых». Александр причислял к своим предкам Геракла и Ахилла, которым поклонялись как героям и богам. Родство с подобными персонажами не было его изобретением. И другие греки до него считались потомками богов и героев вследствие их выдающихся заслуг: к примеру, известный фасосский атлет Феаген почитался сыном Геракла.

Эту традицию позднее продолжили Птолемеи, которые претендовали на происхождение одновременно от Геракла и Диониса, и Селевкиды, считавшие своим предком — или даже отцом Селевка I — Аполлона.

Когда Александр принял в Египте статус фараона, то фактически он стал сыном богом Ра, а сам — божеством. Во время его пребывания в Египте или вскоре после этого ходили слухи, что его отцом был не Филипп, а Зевс. Однако представление об Александре как о человеке, чья сила сравнима с могуществом богов и который достоин соизмеримых почестей, дополнялось его беспрецедентными военными достижениями и попытками превзойти героев и богов. Он соперничал с Гераклом, напав на Аорн, а его завоевание Индии сравнивали с индийским походом бога Диониса.

Во время кампаний Александра его культ был учрежден в нескольких городах Малой Азии: в его честь возводились жертвенные алтари, проводились соревнования, его именем назывались филы (территориальные округа в полисах). Его другу Гефестиону после смерти стали поклоняться как герою. Новшеством явилось случившееся в 323 году до н. э., когда города материковой Греции, возможно, по требованию Александра или наущению его двора, отправили священных посланников в Вавилон, чтобы почтить его как бога. Вскоре после этого Александр умер, и, за редким исключением, его культ прервался. В Малой Азии в начале II века до н. э. продолжали подносить жертвы Александру Эрифры; жрецы царя Александра зафиксированы в Эфесе во II веке до н. э., а в Эрифрах — даже в конце III века н. э.

К концу IV века до н. э. наделение царей почестями, предназначенными лишь для богов, стало обычной практикой. Одними из наиболее ранних примеров являются культы Антигона Одноглазого и Деметрия Полиоркета в Афинах. Когда Деметрий освободил Афины от гарнизона Кассандра (307 г. до н. э.), афиняне провозгласили Антигона и Деметрия «спасителями» (soteres) города; был возведен алтарь, и новоназначенные «жрецы спасителей» совершили жертвоприношения; две новые филы были названы в честь спасителей Антигониди и Деметриада; были учреждены ежегодные празднества с процессией, жертвоприношением и состязаниями.

В большинстве городов почитание царей и, куда реже, цариц состояло из тех же элементов. Правителю посвящался названный в его честь теменос (священный участок). На нем сооружался алтарь для жертвоприношений царю. Его статуя ставилась в уже существующем храме наряду со статуей традиционного бога, с которым царь «делил храм» (synnaos). Ежегодно назначался жрец, наблюдавший за жертвоприношениями, которые совершались на празднике. Греческие празднества проводились обыкновенно в день рождения бога и включали в себя процессию, принесение жертв и атлетические состязания. Эти черты определяли модель городского культа правителя. Фестиваль назывался в честь царя (например, Антиохии — в честь Антиоха).

Хорошим примером служит учреждение божественных почестей для Селевка I и Антиоха I в малоазийском городе Эги сразу же после их победы при Курупедионе в 281 году до н. э. Жители Эг помимо наделения обоих царей эпитетом Сотер в знак освобождения ими города предприняли ряд мер: построен храм рядом с теменосом Аполлона, поставлены две культовые статуи, возведены два алтаря для царей, а также алтарь и статуя «богини-спасительницы» Сотиры (вероятно, Афины), а на празднествах в честь Аполлона в жертву Селевку и Антиоху были принесены два быка. В дальнейшем жертвоприношения в честь освобождения города стали совершаться каждый месяц, а также в месяц Селевкейон (названный в честь Селевка). Для поклонения царям ежегодно избирался жрец. Он, облаченный в лавровый венок, диадему и роскошное одеяние, должен был совершать жертвоприношение на царском алтаре, предварявшее каждый сход или народное собрание. Специальный глашатай добавлял имена царей во все молитвы, а ко всем священным возлияниям, совершавшимся перед должностными лицами, добавилось курение благовоний, сопровождаемое молитвами к Сотерам. В честь Селевка и Антиоха также были названы две новые филы; совет старейшин был назван в честь Селевка, а собрание полководцев — в честь Антиоха.

Мы можем наблюдать сходные черты, но с добавлением дополнительных почестей, в малоазийском Теосе в 204 году до н. э., когда этот город выразил благодарность Антиоху III за освобождение его от податей и признание неприкосновенности города. Благодарные граждане наградили Антиоха III и царицу, его «сестру» Лаодику, почестями, которые приравнивали их к богам. Изваяния Антиоха и Лаодики были поставлены рядом со статуей покровителя города Диониса, «дабы те, кто сделал этот город и его землю священными и неприкосновенными, освободил нас от подати и проявил благосклонность по отношению к народу и объединению дионисийских актеров, получили от нас все почести в лучшем виде; разделив с Дионисом храм и прочий почет, они совокупно будут почитаться спасителями нашего города и совокупно будут нести нам благо».

Был учрежден новый фестиваль, названный в честь царской четы (Antiocheia kai Laodikeia). Каждая фила должна была воздвигнуть царю и царице алтарь и приносить им жертвы так же, как они приносили жертвы Посейдону. Кроме того, к празднествам и домашним жертвоприношениям предлагалось присоединиться жителям, не имевшим гражданства. В праздничные дни в знак торжества каждый должен был носить венок; суды закрывались, прерывалась всякая работа. Зал в здании городского совета, где объявил о своем благоволении Антиох Великий, освятили и там же поставили статую. В первый день года все должностные лица обязаны были приносить жертвы. Поскольку изваяние царя стояло в зале заседаний, все обсуждения члены совета проводили будто бы перед царским взором.

Помимо Антиоха III жертвоприношения совершались двум божествам, символизировавшим природу славы: харитам, олицетворявшим благодарность и милость, и Мнеме — памяти. Подношения выражали идею того, что теосцы вечно будут помнить оказанные им милости и чувствовать постоянную благодарность за них. В день Нового года все избранные на год должностные лица должны были «приносить жертву за их введение в должность, дабы они приняли пост с добрым началом»; таким образом, новогодние торжества стали празднествами в честь царя. В этот день молодые люди, оканчивавшие воспитание эфебов и входившие в состав гражданского коллектива, приносили жертвы царской чете, «чтобы не начать публичной деятельности, не отблагодарив благоволителей, ибо мы учим нашу молодежь считать второстепенным все помимо выражения благодарности». Победители атлетических состязаний, входя в город, возлагали на статуи венки и совершали им жертвоприношения. Дабы отблагодарить царя за безопасность обработки земли и получение от нее урожая, первые плоды помещались напротив царской статуи, а жрец покрывал ее голову венцом, соответствовавшим сезону. Царице Лаодике был посвящен фонтан: «Так как царица благочестива к богам и благоволит народу, будет правильно, чтобы все, кто чтит богов и совершает омовения, брал воду из этого фонтана для подготовки жертвоприношения… Все жрецы и жрицы, которые совершают жертвоприношения от лица города, должны использовать эту воду при всех жертвоприношениях, требующих воды».

Эти ритуалы связывали с царской четой основные аспекты жизни: принятие решений на народном собрании, осуществление должностными лицами исполнительной власти, воспитание молодежи, гражданские права, победы в атлетических состязаниях, земледелие, семью и культ Диониса. Царь и царица символически присутствовали в политической жизни и гражданских обрядах; они отождествлялись с абстрактными идеями памяти, спасения, защиты, свободы и благодарности. Ритуалы приравнивали влияние царской власти к воздействию воли богов. Антиох III, подобно богу, ниспослал процветание.

Почитанием его как бога теосцы проявляли благодарность, но также и выражали надежду на то, что царская милость будет обращена к ним и далее. Царский культ как выражение признательности был стратегией убеждения: он обязывал царя сохранять свою благосклонность. Для того чтобы добиться пожертвований от царей, города представляли себя слабыми, страдающими и зависимыми, конструируя тем самым образ могущественного монарха. Сравнивая царскую власть с божественной, города косвенно вынуждали правителя действовать соответствующим образом. Иногда в связи с культом правителя используется термин isotheoi timai (почести, равные божественным). Определение isotheos указывало на то обстоятельство, что цари эпохи эллинизма не были богами; они лишь почитались как боги. Это представление позволяло эллинистическим грекам придать царям статус выше статуса обычного смертного, не обожествляя их.

Поклонение царям и царицам носило официальный характер; даже в том случае, если жертвы приносились дома, они были официально предписаны. Люди не обращались к царям с молитвами об их личных заботах. Лишь царица Арсиноя II удостоилась частного культа после своей смерти ок. 268 года до н. э. Она считалась покровительницей моряков и была популярной богиней в Восточном Средиземноморье, отождествляемой с такими традиционными патронами мореходов, как Афродита и Исида.

Мировоззрение, стоявшее за царским культом, можно наблюдать в гимне, который афиняне исполняли в 291 году до н. э., встречая Деметрия Полиоркета. Он продумал свое прибытие в Афины таким образом, чтобы оно совпало с празднованием посвященных Деметре Элевсинских мистерий; встретить его вышла процессия из хоров и ithyphalloi (мужчины в костюмах с эрегированными фаллосами), танцевавших и распевавших на улице:

Как боги всеблагие и всесильные
Городу мирволят!
Издалека Деметрия с Деметрою
К нам приводит случай:
Она справляет Девы Коры [Персефоны] в городе
Таинства святые.
А он, сияя красотой, улыбчивый,
Словно бог нисходит…
Величественно выступает он, кольцом
Тесно встали други,
Как звезды в небе, верные соратники —
Сам он словно солнце!
О, здравствуй, отпрыск Посейдона мощного.
Здравствуй, сын Киприды!
Иные боги далеко находятся,
К ним мольбы напрасны,
И нет их здесь, не внемлет ни один из них.
Ты — стоишь перед нами
Не каменный, не деревянный, но живой.
Молимся тебе мы:
О милосерднейший, дай поскорей нам мир,
Всемогущ ты ныне!
Не Фивы, нет, теперь Элладу целую
Сфинга одолела:
На этолийских скалах возлегла она,
Словно встарь, ужасна,
И жизни наши похищает, алчная —
Нет в нас сил сражаться!
Вор этолийский крал, что далеко лежит,
Ныне — что поближе!
Карай его своею властью — или же
Сам найди Эдипа,
Чтоб Сфингу эту он со скал высоких сверг
Или опозорил.
[Афиней. Пир мудрецов. I–VIII. — М., 2004.]

Песня отдает дань эпифании богов — то есть свидетельству их присутствия; этот жанр с помощью эпитетов и превосходных степеней воспевает их зримые и ощутимые силы; он обращается к желанию богов, достойных этого звания, выслушать молитвы. Таковы важные черты эллинистического божественного культа. Согласно религиозной концепции, лежащей в основе данного гимна, истинный бог, в отличие от немых изображений, охотно общается со смертными и выслушивает их мольбы. Деметрий «истинный» в силу своего зримого и ощутимого присутствия, ровно так же, как истинными богами являются лишь те божества, что вторгаются в земной мир и показывают свою мощь. Заявляя, что значение имеют лишь те боги, что прислушиваются к мольбам, поэт как бы предупреждал Деметрия, что и его сакральность зависела от этого качества. Как истинному богу ему необходимо было демонстрировать свое умение выслушивать просьбы афинян и защищать их от врагов.

Божественная природа смертных основывалась на эффективности. Как сказал историк начала III века н. э. Дион Кассий,

«[т]олько доблесть [arete] делает многих равными богам [isotheos], но ни один человек никогда не становился богом в результате народного голосования».

Если царский культ, устанавливаемый городами, был ответом на оказанные в прошлом или ожидающиеся в будущем милости и усиливал, таким образом, связь между городом и царем, то династический культ правителя, вводимый двором, имел иные истоки и преследовал иные задачи: он обеспечивал объединение всех обширных территорий и связь царей с их подданными. Изначально династический культ представлял собой обожествление умершего правителя; затем он распространился также и на живых царей.

Когда в 283 году до н. э. умер Птолемей I, его сын и наследник Птолемей II объявил отца богом; той же чести была удостоена и его вдова Береника в 279 году до н. э. Усопшая царская чета почиталась в качестве «богов-спасителей» (theoi soteres). Когда умерла жена и сестра Птолемея II Арсиноя (268 г. до н. э.?) — или, возможно, даже до ее смерти, — в храмах всех местных божеств Египта был учрежден ее культ. В завуалированном виде Птолемей II, ассоциируя себя и свою сестру с культом Александра Великого, распространял и утверждал свое господство. Жрец Александра становился также и жрецом богов Адельфов, «любящих брата и сестры» (theoi philadelphoi). Все его наследники делали то же самое — прибавляли к титулу жреца свои эпитеты. Так культ Александра в Александрии трансформировался в династический культ. Именем этого «эпонимного» («дающего имена») жреца датировались публичные документы, что подчеркивало как династическую преемственность, так и божественную природу монархии.

В дополнение к этому культу Птолемеи также почитались в египетских святилищах как «разделявшие храм божества» (synnaoi theoi) и получали ежедневные возлияния и воскурения. Главным адресатом этого культа было местное население. Время проведения династических празднеств часто соотносилось с египетскими традициями; почитание Арсинои II оплачивалось средствами, которые обычно шли на содержание местных египетских храмов, а декреты египетских жрецов, высекавшиеся на камне местным письмом, обращались к членам царской семьи с использованием традиционной египетской религиозной лексики. Такие практики позволяли местному населению признать царя Птолемея III своим фараоном.

За пределами Египта, в птолемеевских владениях в Малой Азии, на Кипре и Эгейских островах, династический культ практиковали солдаты, служившие в птолемеевских гарнизонах, устанавливая таким образом связь с центром власти в отдаленной столице. Династический культ Птолемеев имел огромное значение для поддержания сети контактов и создания эффекта величия. Величайший монарх этого царства Птолемей II сознательно использовал данный культ с такими целями, учредив Птолемейи, на которые города со всего греческого мира должны были посылать феоров (священных посланников).

Царство Селевкидов было менее однородно, нежели птолемеевский Египет. Хотя они не могли учредить свой династический культ на основе существовавших ранее практик (вроде фараоновских традиций), все же они могли воспользоваться объединяющим действием религиозного почитания. Обожествление покойного монарха было стандартной процедурой со времени Антиоха I, однако новшество внедрил Антиох III, установивший собственный прижизненный культ. Он учредил должность верховного жреца себя самого и своих предков (209 г. до н. э.?), а несколько позднее — верховного жреца его жены Лаодики.

Династический культ давал монархам в рамках подконтрольных им царств идеологическую поддержку их власти и позволял местному населению принимать участие в особом виде поклонения, в котором оно замечало знакомые черты. С другой стороны, города использовали царский культ в качестве инструмента, с помощью которого они устанавливали более прочную связь с монархом и прямо выражали свою благодарность за милости, оказанные в прошлом, а также надежду на новые в будущем. Подобным же образом цари и царицы отвечали на эти почести, обещая принимать во внимание интересы городов. В деликатных взаимоотношениях полиса и царя города поощряли царское великодушие и создавали образ монарха, господствующего и обладающего неограниченной властью, равной божеской.

[ZHAN]

Цари эпохи эллинизма правили всеми землями, которые они могли захватить и удержать посредством своей военной мощи: землями, которые они унаследовали и могли защитить; землями, которые они могли завоевать; землями городов, которым они предоставляли свою защиту. Следовательно, их царства были разнородны в том, что касается происхождения и правового положения их обитателей — граждан, военных поселенцев, зависимого населения, — а также общественного устройства.

У каждого царства имелось географическое ядро. У Антигонидов это были Македония и Фессалия, у Птолемеев — Египет, у Селевкидов — Северная Сирия, Вавилония и часть Малой Азии, у Атталидов — северо-запад Малой Азии; ядрами мелких периферийных царств Вифинии, Каппадокии, Понта и Армении были соответствующие области. Ввиду многочисленных внешних владений территории крупных царств редко очерчивались непрерывной границей. Управление таким государством само по себе было проблемой.

Принятие царской власти зависело от успешного проведения деликатного торга с другими царями (и их дочерьми), «друзьями», армией, населением городов и, в особенности, столицы (столиц), греческими городами, местным населением и его знатью, богами, а с начала II века до н. э. также и с Римом. Мощь эллинистического царя зависела от этой сложной сферы взаимодействия с «другими» — от игры обещаниями и надеждами, просьбами и предложениями, достижениями и угрозами, силой и мягкостью.

Основой власти в эллинистическое время всецело являлась личность царя. То, что сегодня мы бы назвали «государственными делами», в греческом языке периода эллинизма называлось «делами царя» (pragmata tou basileos); визирь именовался «ответственным за дела» (epi ton pragmaton); царство отождествлялось с домовладением (oikos); двор состоял из «друзей» царя (philoi). Их постепенно формализовавшиеся титулы показывают, сколь близки они были к царю и сколь огромным его доверием они пользовались. Термин «друзья» подразумевает отношения доверия и расположения, основанные на признании иерархически более высокого положения царя и на ожидании наград за верность.

Цари понимали, в какой степени лояльность их друзей, военных командиров и армии зависела от их щедрости. По этой причине они стремились, чтобы их политика щедрых вознаграждений тех, кто хорошо им послужил, была ясно обозначена в соответствующих документах, выставлявшихся на всеобщее обозрение.

Сходный принцип взаимообмена определял отношения между царем и его армией. Ожидалось, что наградой за лояльность и успешную службу будут продвижение вверх, покровительство, почести и материальные приобретения — земля, деньги, подарки и часть добычи после успешной кампании. Получатели царских милостей упоминали об этом в своих посвятительных надписях, адресованных богам или просивших процветания для царей. Сообщая другим идею взаимности, они укрепляли лояльность и пропагандировали принципы, на которых строилось царство. Для солдат важнейшей наградой было пожалование земли. Как и в случае друзей, верность армии легко могла быть утрачена, если правитель проявлял страх перед поражением, не выполнял обещания о разделе добычи или если его власть была слишком слабой или слишком авторитарной. Даже Александра Великого не обошел стороной опыт бунта рассерженных солдат; мятежи в армии, особенно в рядах наемников, равно как и случаи дезертирства, хорошо задокументированы.

С конца III века до н. э. и далее цари все чаще были вынуждены договариваться о своем положении с внешней силой — Римом. Они заключали с римлянами союзные договоры; обсуждали условия мира после поражения на войне; прибегали к римлянам как арбитрам или помощникам в своих династических спорах; взирали на них как на возможную поддержку во внешнеполитических делах; а когда у них не оставалось другого выхода, завещали им свои царства. Появление союзных царств-сателлитов стало итогом все возраставшего влияния римлян, равно как и их первоначального нежелания присоединять территории и брать на себя управление ими; для этой задачи они предпочитали использовать зависимых царей.

Эти переговоры разочаровывали: сказывались различия греческого и римского «дипломатических языков», переменчивость политики римлян, а также загадочное соотношение сил между сенатом и честолюбивыми полководцами. В 168 году до н. э. Антиох IV увидел римскую дипломатию в действии, и такое запоминается надолго. После победоносного вторжения в Египет, почти закончившегося аннексией Птолемеевского царства, он столкнулся с требованием Рима отозвать войска. Как бы то ни было, у Антиоха IV оставалось немного пространства для маневров. Посохом римский посол очертил вокруг него круг, приказав не переступать границы, покуда он не даст ответа. Селевкидскому царю пришлось уступить.

В то же время царь Вифинии Прусий II показал, как слабый царь мог взаимодействовать с римлянами, только что разгромившими его сводного брата Персея, для достижения своих целей:

«Когда явились к нему римские послы, он вышел навстречу им с бритой головой и в шляпе, в тоге и башмаках, словом, в таком одеянии, какое у римлян носят недавно освобожденные рабы, именуемые вольноотпущенниками. Поздоровавшись с послами, он сказал: „Глядите на меня, вашего вольноотпущенника, который желает во всем угодить вам и подражать вашим порядкам“… Теперь при входе в сенат, стоя в дверях против собрания сенаторов, с опущенными руками, он распростерся перед заседающими, облобызал порог и воскликнул: „Привет вам, боги спасители!“ — показав этим такую меру малодушия, вместе с сим бабьей приниженности и лести, что и последующие времена не увидят ничего подобного».

[Полибий. Всеобщая история. XXX.19 (пер. Ф. Г. Мищенко).]

Приняв облик вольноотпущенника, Прусий обязал сенат признать ответственность патрона за его участь. Возвысив сенат до положения бога-спасителя, царь вынудил его действовать соответственным образом так же, как города того времени пытались добиться поддержки царей, учреждая культы правителей. Это театрализованное поведение — важная черта эллинистической царской власти.

[ZHAN]

Деметрий Полиоркет был, безусловно, самым трагическим, но и самым театральным из царей. В своих упорных попытках унаследовать империю Александра он перенес больше превратностей судьбы, чем кто-либо другой из эллинистических царей; раз за разом от терял и завоевывал царства. Плутарх, следуя за источниками периода эллинизма, представлял жизнь Деметрия как драму. Деметрия и других диадохов, менявших свое поведение, лишь только надев диадему, Плутарх сравнивает с трагическими актерами, которые

«вместе с платьем и маской меняют и походку, и голос, манеру ложиться к столу и разговаривать с людьми».

Он описывает перемены судьбы Деметрия как движение от комедии к трагедии. Гардероб царя позволяет историку сравнить его с трагическим актером. Плутарх комментирует положение Деметрия после его поражения пассажами из «Менелая» Софокла и «Вакханок» Еврипида. Его похороны описываются как драматическое представление. Пока знаменитейший флейтист играл торжественную мелодию,

«весла двигались в строгой размеренности, их удары сопровождали песнь флейты, словно тяжкие биения в грудь».

Корабельные весла играли роль трагического хора. Наконец, Плутарх завершает жизнеописание царя словами:

«Итак, македонская драма сыграна, пора ставить на сцену римскую».

Деметрий был не заложником в играх судьбы, но умелым исполнителем своей роли царя. Его жизнь сравнивалась с пьесой, потому что он прожил ее как хороший исполнитель. Деметрий умел применить театральное поведение для создания собственного образа. Характерным примером этого служит его тщательно подготовленное появление в Афинах в 295 году до н. э. после того, как он взял город, предавший его за несколько лет до этого. Избрав датой своего появления день, в который афиняне обыкновенно проводили драматические состязания Дионисии, царь приказал горожанам собраться в театре — словно зрителям своей собственной драмы. Он окружил театр вооруженными людьми, а сцену оцепил своими телохранителями. После того как эти приготовления сбили с толку и напугали афинян, Деметрий, наконец, показался, словно трагический актер, в одном из верхних боковых проходов. Деметрий, полностью контролировавший эмоции оторопелых граждан, изобразил в театре превратности судьбы — истинную peripeteia. Нужным тоном голоса и верно подобранными словами он простил афинян и привлек их на свою сторону — этого результата он и добивался, ставя свой спектакль.

Чем объяснить театральное поведение эллинистических правителей?

Ответ дает трактат о царской власти, приписываемый некоему Диотогену. Этот текст был создан, вероятно, во II веке н. э., но содержащиеся в нем идеи относительно монархического правления соответствуют также и эллинистической царской власти. Автор советует монарху отмежеваться от человеческих слабостей, чтобы поразить наблюдателей тщательно продуманной внешностью и преднамеренной позой:

«Монарху следует отстраниться от людских слабостей и приблизиться к богам не высокомерием, но великодушием и величием его доблестей, приняв такой уверенный вид и авторитет с помощью своего внешнего вида, мысли, разума, нравственности души, деяний, движений и телесной позы, чтобы те, кто взирает на него, были поражены и преисполнились стыдом, мудростью и чувством доверия».

Автор заканчивает:

«И, прежде всего, следует помнить, что царская власть — это подражание богам».

Не говоря об этом прямо, он считает царя актером, исполняющим на земле роль, которую на небесах играют божества: человеком, имитирующим богов, не будучи одним из их числа. Чтобы добиться этого, царю нужны не только моральные и интеллектуальные способности; его театральное поведение требует аккуратного использования языка тела. В другом пассаже автор снова подчеркивает важность внешнего вида:

«Что касается публичных выступлений, хороший царь должен уделять внимание подходящей позе и внешнему виду, придавая себе политический и серьезный вид, так, чтобы не вести себя перед толпой грубо или недостойно, но приветливо и серьезно. Он достигнет этого, если он, во-первых, будет выглядеть и говорить величественно и покажется достойным своего правления; во-вторых, если будет добр в разговоре, во внешнем виде и в благодеяниях; в-третьих, если он будет грозен в своей доблести, наказании и стремительности и, в целом, в опыте и практике правления. Величественность, то есть подражание божествам, позволит ему изумить народ и добиться от него уважения; доброта расположит к нему людей и заставит их его полюбить; и наконец, суровость напугает его врагов и сделает его непобедимым, но в отношении друзей она сделает его великодушным и открытым».

Главное в теме публичных появлений и образа эллинистических царей заключалось в том, чтобы не нарушить равновесие между приветливостью, которая была необходима для их популярности, и отстраненностью, которая требовалась для того, чтобы их господство уважалось. Отстраненность и приветливость имели важнейшее значение как для признания военного лидерства, так и для налаживания отношений с автономными городами. Командование армией требует четкой иерархической дистанции между царем и солдатом. Но успешный полководец должен быть заметен на учениях и на поле боя, отвечать на нужды воинов и охотно награждать их за верность и службу.

Отношения царя и вольного города базировались на сходном балансе между авторитетом и дружественностью, дистанцией и близостью, неравенством и учтивостью, между исходящими от царя требованиями верности и исходящими от города требованиями автономии. Царю приходилось прибегать к театральной демонстрации равенства, чтобы добиться своих целей.

Царям предоставлялось достаточно поводов для срежиссированных выступлений: собрание армии, празднования при дворе, процессии и церемониальные приемы в городах. Говорят, что Филипп V для создания иллюзии равенства и расположенности использовал свое платье:

«Царь македонян Филипп по окончании немейского празднества возвратился снова в Аргос, сняв с себя царский венец и пурпурную одежду, дабы по виду приравнять себя народу, показаться человеком добродушным и простым. Но насколько проще была надетая на царя одежда, настолько обширнее и неограниченнее была присвоенная им власть».

[Полибий. Всеобщая история.]

Одеяние для Филиппа V было тем же, чем маска для актера: средством создания образа. Полибий описывает схожее поведение в случае с Антиохом IV Селевкидом, который стремился сконструировать желаемый публичный образ:

«Нередко случалось, что он снимал с себя царское одеяние и в тоге (плаще) соискателя на должность эдила [agoranomos, смотрителя рынков] или народного трибуна [demarchos, главы дема] обходил рынок, пожимал руки одним, обнимал других, убеждая подавать голоса за него».

Сообщается, что для того, чтобы создать иллюзию своей популярности, он присоединялся к простому люду на его праздниках, играя на музыкальных инструментах. В конце грандиозного празднества, которое он организовал в Дафне в 166 году до н. э., его отнесли во дворец сценические танцоры, будто он был одним из исполнителей. Там он танцевал нагим и выступал с шутами. Такая показная общительность никому не понравилась, и Полибий иронично превратил его царский титул Эпифан («обладающий очевидной силой») в Эпиман («сумасшедший»); когда нарушался баланс между дистанцией и общительностью, такое поведение считалось безумием. Но тщательная постановка имела огромное воздействие. Когда ок. 185/184 года до н. э. двое сыновей Аттала I посетили Кизик, родной город их матери Аполлониды, своим визитом они воскрешали в памяти самых известных «прекрасных сыновей» греческой истории. Согласно легенде, когда для того, чтобы довезти повозку служительницы Геры от Аргоса до святилища богини, не нашлось волов, это сделали сыны жрицы Клеобис и Битон. Сыновья Аттала I обступили мать с двух сторон и обошли все святилища города, держа ее за руки. Наблюдатели одобрили юношей и сочли их достойными; помня о деянии Клеобиса и Битона, они сравнивали их поведение с героями легенды. Эта история прекрасно передает в сжатом виде некоторые из ранее рассмотренных особенностей царской семьи: изображение правящей династии в виде любящей семьи, верный баланс между открытостью и отстраненностью, возвышение царской семьи над обычными смертными и сравнение ее членов с легендарными персонажами, а также стремление добиться одобрения.

Клеопатра, последняя из Птолемеев, даже в годы, предшествовавшие ее кончине, смогла лучше всех сделать одно дело: очаровать зрителей роскошным обрядом восшествия ее детей на престол. Но, согласно Кавафису:

Разумные александрийцы знали,
что это было только представленье.

[ZHAN]

Полис: фактический упадок и идеологическая долговечность

Какое впечатление на гостей производили Афины, величайший город классического периода, два века спустя после смерти Перикла? Вот какие заметки оставил о нем и других городах путешественник Гераклит [цитата взята из сочинения псевдо-Дикеарха «Описание Греции»] в середине или последней трети III века до н. э.:

«Самый же город — весь безводный, плохо орошен, дурно распланирован по причине своей древности. Дешевых домов много, удобных мало. При первом взгляде на него приезжим не верится, что это и есть прославленный город афинян; но вскоре же всякий тому поверит: самый прекрасный на земле — Одеон, замечательный театр — большой и удивительный; расположенный над театром богатый храм Афины, называемый Парфеноном, приметный издали… Они проводят всевозможные празднества, философы из разных стран развлекают и пускают пыль в глаза; здесь легок досуг, а представления идут непрерывно. Все плоды земли бесценны и отменны на вкус, хотя и весьма скудны. Но наличие чужеземцев, к которым все они привычны, что соответствует их наклонностям, заставляет их забыть о желудках, уделяя внимание радостям. По причине спектаклей и развлечений простой народ в этом городе не чувствует голода, ибо ему удается забыть о еде; тот же, у кого есть деньги, не найдет города, предлагающего сравнимые удовольствия».

Город контрастов: прошлое и настоящее, богатые и бедные, иллюзии и реальность. В своем описании Афин и других городов Гераклит рисует яркие образы разноликого мира. Среди положительных сторон — впечатляющие здания, спектакли, фестивали, лекции, безопасные дороги и хорошая инфраструктура. Он хвалит Танагру в соседней Беотии за гостеприимность ее жителей и их любовь к справедливости; а также за тот факт, что леса в ее окрестностях свободны от разбойников. Если автор подчеркивает такие детали, то лишь потому, что такое не встречалось повсюду. Во многих местах он наблюдает признаки упадка. В отношении Платей он презрительно цитирует строки комического поэта Посидиппа:

Здесь два храма, портик, а имя их…
Большую часть времени пустынные,
Они лишь в дни Элевтерий
Становятся городом.

Платеи, на счету которых не было недавних заслуживавших почета достижений, могли лишь организовывать памятные торжества в честь последней битвы против персов в 479 году до н. э. Славная история — единственное, чем греческие города обладали в изобилии.

В Афинах недоставало воды, в Анфедоне — зерна. Путешественник, побывавший в Афинах, мог обнаружить много поразительных зданий — театр, Парфенон, все еще не законченный храм Зевса Олимпийского, философские школы в Академии и Ликее, гимнасий на холме Киносарг, — но ни одно из них не было возведено в эпоху эллинизма. Если Фивы имели более современный вид, то лишь потому, что они были стерты с лица земли Александром в 335 году до н. э. и отстроились вновь 20 лет спустя.

Главной причиной упадка была война. После Александра число войн умножилось из-за царских амбиций, территориальных конфликтов, вторжений варваров, пиратства и экспансии Рима. Итоги их оказались катастрофическими: человеческие потери, опустошение земель и разграбление их ресурсов, огромная задолженность общин и отдельных граждан, сильная зависимость от покровительствующих сил. И все же, несмотря на все проблемы, жалобы и признаки упадка, впечатляет жизнестойкость полиса как отправной точки политической жизни. Когда в начале II века до н. э. Полибий желал восславить подвиги Ахейского союза, он сравнивал его с городом-государством:

«Вообще, если весь Пелопоннес не составляет одного города, то только потому, что жители не имеют общих стен».

Три века спустя, в 155 году, оратор Элий Аристид, составивший хвалебную речь в честь Римской империи, описал его как сеть городских центров и содружество городов-государств:

«Ибо было ли когда на земле и море столько городов и бывали ли они так прекрасны? Мог ли кто из людей, живших в те времена, пересечь страну так, как делаем сегодня мы — проезжая в день по городу, а то и по два-три города, как будто улицу за улицей? <…> И вот города сияют блеском и красотой, весь мир красуется, словно сад»

Для Полибия, как и для Аристида, отправным пунктом, в соответствии с которым должно выстраиваться любое политическое образование, был полис — город-государство.

Самое позднее с VIII века до н. э. полис являлся господствующей формой организации в древней Греции. Полис обыкновенно состоял из городского центра (асти), как правило, имевшего укрепленную цитадель (акрополь). Основное поселение было окружено сельской зоной (хора), на которой жила и работала значительная часть населения. В акрополе или на пригодных местах рядом с ним находились алтари, святилища и храмы, места народного собрания, рынок (агора), присутственные места должностных лиц и другие публичные здания. Полис, в силу своего местонахождения, мог иметь один или несколько портов, территориальные округа, обычно называемые демами, и зависимые поселения. Некоторые земледельцы, обладавшие гражданскими правами, жили в сельской местности и осуществляли свои права в поселках, разбросанных по территории полиса. Однако народное собрание они посещали в зависимости от того, насколько далеко они жили и насколько удобно им было добираться до городского центра и проводить там какое-то время.

Город-государство оставался единственной политической реальностью, на которую значительная часть эллинистического мира и Римской империи имела прямое влияние. Интеллектуалам он предлагал базовую систему взглядов. Для поэтов и прозаиков он противостоял идеализированному пасторальному ландшафту как место действия их литературных произведений. Хотя похвала Аристида, как и любая панегирическая речь, склонна к преувеличению и однобока, в одном он прав: в Римской империи существовало беспрецедентное число городов — больших и малых. В западных провинциях и в Северной Африке такое положение стало итогом колонизации и урбанизации, инициированных римлянами. На грекоязычном Востоке — в Греции и на ее островах, в Малой Азии, на Ближнем и Среднем Востоке — урбанизм имел куда более глубокие корни, нежели западный, и необходимо некоторое их различение.

Верно, что в течение периода эллинизма в материковой Греции, на некоторых островах и в Малой Азии исчезло множество полисов, которые были либо полностью разрушены, либо утратили свой статус автономных общин. Но, когда в лоно греческой культуры были включены огромные пространства от побережья Эгейского моря до современного Афганистана, на них было основано или преобразовано из прежних поселений так много полисов, что, если применить чисто количественные критерии, время от Александра до Адриана следует считать периодом величайшего расцвета греческих полисов и наибольшего распространения их общественного устройства и архитектурных особенностей — народных собраний, советов, магистратов, гимнасиев, театров, рынков и общественных зданий.

Но чисто количественные критерии обманчивы. Эпоха, когда мы наблюдаем беспрецедентное увеличение числа полисов, была в то же время временем перехода власти от полисов к федерациям и царствам, а затем — к Римской империи.

Политическая зависимость городов от держав-гегемонов в той или иной форме не была новшеством. Ведь на протяжении большей части V–IV веков до н. э. многие греческие полисы подчинялись сперва Афинам, затем — Спарте, Фивам и Македонии; с 387 года до н. э. до походов Александра свободные полисы Малой Азии находились под контролем персидского царя. Установление эллинистических монархий привнесло новое качественное изменение: многие города, включая такую традиционно господствовавшую державу, как Афины, попали под непосредственную или непрямую власть царей на длительный срок. Расцвет федеративных государств вырвал центральную власть из рук политиков отдельных городов-государств и передал ее деятелям уровня федераций. И наконец, еще одну перемену принесло постепенное формирование римской провинциальной администрации.

Хотя города-государства как коллективы граждан оставались ареной бурной политической жизни, их влияние на большой политической арене было ограниченным — не считая войн, которые они часто начинали. Города-государства рождали таких первоклассных государственных деятелей, как Арат из Сикиона, однако всякий раз они оказывали влияние на историю как предводители федераций и царские советники вне узких рамок их собственных городов. Города-государства соперничали за отличия и почет в настоящем, но привилегии они требовали, опираясь на заслуги прошлого. Эти противоречия объясняются глубокими переменами в обществе и институтах, вызванными расширением эллинского мира далеко за пределы, в которых города существовали до IV века до н. э.

[ZHAN]

Ни в один другой период греческой истории со времен Великой колонизации VIII–VII веков до н. э. не появлялось так много новых полисов, как за 450 лет от Александра до Адриана; но и никогда более столько полисов не исчезало с лица земли и не теряло, обычно в итоге войн, свой автономный статус. В этом периоде мы можем выделить отдельные этапы.

Первый этап, длившийся приблизительно с 330 по 220 год до н. э., начался с завоеваний Александра и борьбы диадохов за создание их собственных царств. На землях, покоренных Александром и управлявшихся его преемниками, было основано множество полисов. Сообщается, что один Александр основал более 70 городов; впрочем, это, несомненно, преувеличение. Точное число Александрий — наиболее известны из них Александрия Египетская и Александрия Арахосия в современном Кандагаре — установить невозможно. Диадохам они послужили примером.

Уже в первые годы после смерти Александра последовала волна основания новых полисов, которые служили административными центрами и назывались по именам царей и членов их семей. Мелкие поселения получали новые имена и реорганизовывались в полисы; такой же статус приобретали населенные пункты, уже выполнявшие военные и религиозные функции; восстанавливались разрушенные города; вблизи селений и святилищ основывались новые.

К примеру, Фермы в честь сестры Александра и жены царя Кассандра были названы Фессалониками; еще Кассандр основал в 316 году до н. э. на месте города Потидеи, разрушенного в 356 году до н. э., Кассандрию. Ему же обязаны своим восстановлением в 316/315 году до н. э. Фивы.

Маленькое селение Фармаке на Оронте стало вместилищем казны Селевка I и стало называться Апамеей по имени его жены Апамы; Селевк I основал для своего царства еще две столицы, назвав их в честь себя и своего сына Антиоха [Некоторые античные авторы сообщают, что Антиохия была названа в честь отца Селевка, которого, как и сына, звали Антиох]: Селевкию на Тигре и Антиохию на Оронте.

Деметрий Полиоркет основал Деметриаду в Фессалии.

Птолемей I основал Птолемаиду Гермейскую, сделав ее столицей Верхнего Египта, а его сын устроил два порта на Красном море, назвав один именем своей жены Арсинои, а другой — именем матери, Береники.

Важные города в царских владениях выполняли ведущие административные функции, будучи резиденциями царей или провинциальных наместников. Их население было организовано в гражданские общины, но присутствие царя, его двора, казны и армии отличало их от «обычных» полисов.

Наместники царей также основывали города: наместник Антигона Одноглазого Антигон Доким основал Докимий во Фригии в конце IV века до н. э.; придворный Антиоха II Фемисон основал Фемисоний, также расположенный во Фригии; а селевкидский чиновник Никанор основал Антиохию Арабскую.

Другое важное явление данного периода — инкорпорация мелких общин в более крупные соседние города, происходившая либо на основе межгосударственных соглашений (симполития), либо в результате войн и подчинения.

Всего несколько примеров: в Малой Азии Милет включил в свой состав Миунт и Фивы, Эфес то же сделал с Пигелой, а Теос — с Кирбиссом. Вследствие превращения Пергама в столицу царства старые, располагавшиеся по соседству, города были включены в его территорию, постепенно утратили свое значение и пришли в запустение. Как правило, когда один полис и его территория поглощался другим, население первого получало гражданство и образовывало гражданское сообщество, но, случалось, он понижался до статуса зависимого селения. Иногда он сохранялся в качестве крепости или городского поселения, но порой жители покидали его и перебирались в более крупный город.

На этом, первом, этапе учреждение новых городов в Азии привлекло большое число переселенцев; влияние этого факта сравнимо с влиянием миграции для основания городов в Новом Свете с конца XVII до XIX века. Для «Старой Греции» это означало утрату населения. В первые десятилетия после начала этого процесса, а в отдельных случаях и позднее, это было ожидаемое следствие. Люди, не имевшие земли, равно как и представители партий, проигравших в политических конфликтах, получали шанс начать все с нуля. Это движение с запада на восток способствовало переносу экономических и культурных центров из материковой Греции в столицы недавно появившихся царств и в такие поселения, как Родос и Эфес, имевшие тесные связи с новыми центрами власти. Положение города задавалось теперь иными факторами: его отношением к царю — был ли он основан царским указом, являлся ли столицей и вмещал ли царский гарнизон; его административной ролью в царстве; его расположением на одной из дорог, связывавших новые территории со Средиземноморьем; его членством в федерации.

Второй этап, длившийся примерно с 220 по 64 год до н. э., определяют войны между греческими городами и борьба против римской экспансии.

Многие полисы материковой Греции и островов погибли, утратили свою независимость или были поглощены более крупными политическими образованиями. Полное разрушение Коринфа римлянами в 146 году до н. э. оплакивалось как трагедия и запомнилось как непревзойденное варварство. Ту же участь, значительно чаще от рук победителей из числа соседей-греков, чем от рук римских солдат, разделили десятки мелких городов; некоторые восстановились после физического уничтожения, другие были забыты.

Когда античные источники упоминают разрушение 70 селений молоссов (в Эпире) в 167 году до н. э., в это число, несомненно, были включены мелкие полисы.

На Крите, где воевали больше других, во II веке до н. э. погибло по крайней мере восемь полисов. Когда Крит стал частью Римской империи, статус полиса сохраняли лишь 15 или 16 поселений — небольшая часть от более чем 50 городов-государств, которые, как известно, существовали там на заре периода эллинизма.

Вследствие династических кризисов в Птолемеевском и Селевкидском царствах на протяжении этого этапа мы наблюдаем серьезные изменения в политической расстановке внутри таких царских столиц, как Антиохия и Александрия. Постепенно важную политическую роль начало играть население этих городов, которое осуществляло давление на двор, выдвигало требования, поднимало восстания и даже свергало царей.

С начала II века до н. э. все более заметным становится влияние Рима на юридический статус полиса. Римский сенат и римские магистраты принимали решения, касающиеся значения — а порой и существования — полиса, уплаты подати, передачи города во владения царя, наделения землями союзных городов. Например, в 167 году до н. э. Делос, бывший до того независимым городом-государством, перешел во владение Афин, а Родос утратил территории Ликии и Карии и контроль над городами в этих регионах, которые были предоставлены ему 20 годами ранее.

Но если в «Старой Греции» в этот период полисов становилось меньше, то в Египте и Азии продолжали создаваться новые. Так, в Египте в 140–130 годах до н. э. фиванский наместник Боэт основал три города военного назначения: Эвергетиду, Филометориду и Клеопатру. Однако новые полисы все реже возникали по воле царя или наместников; чаще существующие гарнизонные поселения поднимались до уровня полисов по инициативе местных командиров. Некоторые поселения заявили права на полисный статус, воспользовавшись ослаблением власти Селевкидов в Малой Азии. Показателен пример Тириея, расположенного на границе Фригии и Писидии. Его население состояло из солдат и местных жителей. После поражения Антиоха III и заключения Апамейского мира в 188 году до н. э. Тирией направил посольство к Эвмену II, которому римляне передали эти земли; оно просило дать поселению собственные законы, совет и гимнасий — другими словами, дать ему статус самоуправляющегося полиса. Другим поселением, которое, вероятно, приобрело полисные права таким же образом, был достигший расцвета позднее город Афродисия в Карии.

Третий этап истории полиса открывается установлением на Востоке в 64 году до н. э. нового порядка Помпея, но наиболее важная его часть начинается после окончания гражданских войн в Риме. В этот период статус греческого полиса определялся римскими сенатом и полководцами, а позднее — императором. Новым типом гражданской общины, оказавшим значительное влияние на греческое общество и культуру, стала колония римских граждан.

[ZHAN]

Усиление Этолийского и Ахейского союзов привнесло в греческую историю, помимо царств и полисов, новый тип политической организации — федеративное государство. Конечно, федерации существовали и до завоеваний Александра. В разнообразные федерации были организованы жители Центральной Греции и части Пелопоннеса; их членами являлись как города, так и слабо структурированные племенные сообщества. Обычно такие объединения называли койнонами или этносами. На несколько союзов была разделена Фессалия; другие койноны существовали в Центральной Греции — в Этолии, Акарнании, Беотии; на Пелопоннесе — в Ахее, Аркадии и Мессении; а также в Малой Азии.

Период наиболее активного роста и расцвета федеративных государств пришелся на III — начало II века до н. э. Они были движителями важнейших политических процессов и военных событий — от разгрома галлов в 278 году до н. э. силами Этолийского союза до сопротивления Ахейского союза римскому вторжению в 146 году до н. э.

Становлению федеративных государств в качестве влиятельных политических образований способствовали два фактора: потребность греков в оформлении военного сотрудничества для защиты от внешних угроз и влияние эллинистических царей, которые угрожали автономии свободных полисов. Так как федеративные государства контролировали более обширные территории, нежели отдельные города, они могли мобилизовать более крупные армии. Дальновидные и амбициозные политики вроде Арата в Ахее понимали преимущества единства, хотя им и не удалось искоренить антагонистические противоречия и традиционную вражду, которые часто провоцировали внешнее вмешательство и в конечном счете привели к завоеванию Греции.

Несмотря на существенные локальные различия, эллинистические федеративные государства имели определенные общие черты. За очень редким исключением (к примеру, на Крите), граждане федераций имели двойное гражданство, так что каждый относился одновременно и к федеративному государству, и к какому-то государству-члену: например, официальное имя историка Полибия было таково: Полибий, сын Ликорта, ахеец, гражданин Мегалополя.

Каждый полис, входивший в койнон, считался независимой и суверенной гражданской общиной, которая в определенных целях передавала часть своего суверенитета федеративным должностным лицам. К примеру, в военное время верховное командование армией находилось в руках стратега федерации. Члены федераций проводили также совместные празднества и состязания, осуществляли общие юридические процедуры, разрешали территориальные и иные споры — путем арбитража и привлечения в качестве судьи другого города или приглашенных судей — и, наконец, определяли собственные меры весов.

Обычно, если не всегда, члены федераций имели сходную организацию. Они управляли своими местными делами и имели собственную территорию, локальных магистратов и зачастую сами чеканили монету. Некоторые федерации расширились довольно далеко за пределы изначальных племенных территорий. Этолийский союз имел членов даже на Крите и в Малой Азии, Беотийский союз вышел за границы Беотии, а Ахейский союз объединил значительную часть Пелопоннеса.

Федеративные государства имели общую внешнюю политику: другими словами, они вели войны, заключали союзы с другими государствами, вместе подписывали мирные соглашения и мобилизовывали войска под общее командование. В этом отношении они походили на долговечные союзы равноправных партнеров со сбалансированной внутренней структурой. Все вопросы, затрагивавшие интересы федерации в целом, койноны решали на собрании федерации, которое проводило регулярные и внеочередные встречи, в то время как повседневными делами занимались совет, где были представлены члены союза, и должностные лица федерации — военачальники, секретари и казначеи.

Ахейский союз управлялся советом из десяти исполнительных чиновников (damiourgoi), полководца (strategos), начальника конницы (hipparchos), секретаря (grammateus), начальника флота (nauarchos), избранных полководцев (hypostrategoi) и казначея (tamias). Их избирали, не пытаясь достичь сколь-нибудь равного представительства государств-членов. Государственные деятели, заручившиеся доверием, могли быть переизбраны: Арат занимал должность стратега 16 раз, а Филопемен — восемь.

В Этолийском союзе должностных лиц избирало народное собрание, в котором право голоса имел каждый гражданин. Здесь помимо стратега и начальника конницы имелись посты начальников всех семи родов войск (epikletarcheontes), секретаря и семи казначеев, надзиравших за податью, которая уплачивалась государствами-членами соответственно размерам их населения.

Собрание федерации, доступ к которому был открыт для всех граждан, созывалось регулярно по случаю крупных торжеств, а во внеочередном порядке — всякий раз, когда стоял вопрос о принятии важного решения.

Ахейское народное собрание созывалась четыре раза в течение «военного сезона»: в начале мая, начале июня, конце июля и конце сентября. Сперва оно проводилось у святилища Зевса Гомария у Эгиона, но после 189 года до н. э. его стали проводить поочередно в городах — участниках союза. Каждый город имел один голос; на собрании граждане различных государств-участников, достигшие 30 лет, голосовали раздельно, дабы обозначить мнение своей общины.

Этолийский союз устраивал встречи дважды в год, не считая случаев, когда для этого имелась особая причина; осенние народные собрания с целью избрания должностных лиц проводились у союзного святилища близ Фермона, а другие — в различных городах поочередно. Декреты этолийского народного собрания имели силу на всей территории федеративного государства; время от времени народное собрание назначало совет «законописцев» (nomographoi), которые регистрировали новые нормы и проверяли, чтобы между новыми и старыми установлениями не было противоречий.

Совет старейшин (синедрион или буле) был важным органом федеративного государства. Он встречался чаще, чем народное собрание, принимал зарубежные посольства и сотрудничал с магистратами по важным политическим делам. В совете Этолийского союза государства-участники были представлены пропорционально их населению. К 167 году до н. э. совет насчитывал более 550 представителей, поэтому каждодневные вопросы решал более мелкий комитет из 30 советников (апоклетов).

Некоторые федеративные государства создали сложные структуры для упрощения мобилизации войск, лучшего представительства городов-участников в федеральных органах и установления гармоничных отношений между членами союза. Беотийский союз был разделен на семь округов (телосов), имевших приблизительно равное количество граждан. Каждый телос был также и военной единицей и имел представительство в совете семи «магистратов беотийцев» (беотархов). Четыре крупнейших города — Фивы, Орхомен, Танагра и Феспии — образовывали по округу, в то время как более мелкие города вместе были сгруппированы в другие три единицы. Восьмой округ добавился, когда к союзу в конце III века до н. э. присоединился Опунт. В Ахее территория федерации также была разделена на округа (synteleiai), каждый из которых был обязан вносить равный вклад в вооруженные силы.

От этой общей схемы имелись отступления. Рыхлая искусственная федерация Кикладских островов, известная как Несиотский союз, была создана Антигоном Одноглазым в конце IV века до н. э. для того, чтобы объединить его союзников в Эгейском море; в первой половине III века до н. э. эту организацию контролировали Птолемеи, а затем — Родос (ок. 188–167 гг. до н. э.). Несиотский союз не имел двойного гражданства, а несиарх («глава островитян») не избирался на год, но был птолемеевским чиновником, которого назначал царь; вместе с начальником флота (навархом) он представлял интересы Птолемеев на Эгейских островах.

В горных областях Юго-Западного Крита в конце IV века до н. э. был создан «Союз горцев» (Koinon ton Oreion). Он включал в себя всего четыре или пять городов, которые имели общие гражданство и территорию, вместе заключали альянсы, чеканили монету федерации и развивали свое национальное чувство. Другая федерация Крита, «Союз кретаян», возникла в начале III века до н. э. Специально созданный политоним «кретаяне» (Kretaieis) отделял критян (Kretes), под которыми понимались жители острова Крит и выходцы с него, проживавшие за его пределами, от кретаян — граждан тех городов, что входили в союз. Это образование представляло собой, в сущности, альянс двух гегемонов — Гортины и Кносса — и часто распадалось вследствие их конфликтов лишь для того, чтобы возродиться под контролем иноземных царей. Оно не имело федеративного гражданства, общих магистратов и армии; его члены были представлены в совете, а общее народное собрание обсуждало вопросы, касавшиеся внешней политики. Главным достижением этого союза стало установление правил разрешения конфликтов между городами-участниками, гражданами разных полисов, а также между критскими гражданами и иностранцами.

За пределами Греции концепция федерации независимых общин лучше всего зафиксирована в Ликии. Четких свидетельств существования Ликийского союза в период господства Птолемеев в III веке до н. э. нет, однако вполне вероятно, что Птолемеи способствовали созданию федерации в целях упрочения своей власти. Союз, несомненно, существовал во время родосской оккупации Ликии (188–167 гг. до н. э.) и противостоял власти родосцев. После освобождения он имел все черты федеративного государства. Союз состоял из 23 городов и управлялся советом, в который крупные города посылали трех делегатов каждый, а более мелкие — двух или одного. Подать, уплачиваемая общинами в федеративную казну, соответствовала их размеру. Совет, собрания которого проводились поочередно в различных городах, избирал главного магистрата — «вождя ликийцев» (ликиарха), — равно как и других магистратов и судей союзного суда. Союз проводил единую внешнюю политику: к примеру, в 46 году до н. э. при Юлии Цезаре он заключил союзный договор с Римом.

Главные достижения политической культуры эллинизма — развитие процедур разрешения конфликтов в рамках федеративных государств и оттачивание системы пропорционального представительства. Федерации стирали политические, географические и этнические границы между общинами с различными традициями; в советах союзов государственные деятели из разных полисов обменивались мнениями, разделяя общие интересы. Но именно потому, что федеративные государства укрепляли местное самосознание и зачастую проводили агрессивную политику, присоединяя соседние общины, им не удалось приостановить политическую фрагментацию греческого мира. Занятые борьбой против городов, противостоявших их экспансии, и против других союзов, они искали союзников среди царей и Рима, то есть тех, кто представлял величайшую угрозу их автономии. В конце III–II вв. до н. э. они развязывали и вели войны, приведшие к установлению в Греции римского владычества.

[ZHAN]

На первый взгляд, до того как в I веке до н. э. римское влияние на греческое общество и прямое вмешательство Рима стали очевидными, в политической организации и учреждениях греческого полиса изменилось немногое. Во всем греческом мире от колоний Великой Греции и городов Греции и Малой Азии до военных поселений, основанных Александром и эллинистическими царями на Ближнем и Среднем Востоке, общественные структуры были сходны.

Полисные общины имели народное собрание, обычно называвшееся экклесией, участники которой регулярно встречались для обсуждения и одобрения предложений, представляемых советом. Последний, именуемый, как правило, буле, отвечал за повседневные вопросы, но важнейшей его функцией было проведение предварительного обсуждения предложений, выдвинутых магистратами (probouleusis), а иногда и простыми гражданами. Совет обычно имел исполнительный комитет, который пребывал у власти в течение ограниченного периода — обычно от одного до шести месяцев. Наконец, избираемые на год исполнительные чиновники, известные под общим наименованием архаев, или архонтов, («те, кто правит»), отвечали за самые разнообразные военные, финансовые, религиозные и административные задачи; число их слишком велико, чтобы здесь их перечислять. Количество, титулы, обязанности и порядок назначения этих магистратов разнились в зависимости от размера города, его традиций и его устройства.

К числу важных должностей, которые существовали в большинстве городов эллинистического периода, относятся военные посты стратега (военачальника), который обычно возглавлял совет, и гиппарха (начальника конницы); финансовые — тамий (казначей) и epi tes dioikeseos (ответственные за публичные финансы); магистраты, «ответственные за город» (астиномы) и «ответственные за рынок» (агораномы), в ведении которых находились общественные места — улицы, публичные здания и рынки; смотритель за гимнасием (гимнасиарх); и жречество. Один из чиновников был эпонимом: это означает, что год, в который он занимал свой пост, назывался его именем. В Малой Азии эпонимной часто являлась должность стефанефора («венценосца»); во многих городах эпонимами были жрецы.

При демократическом устройстве народное собрание созывалось чаще, чем в олигархиях, — в Афинах было 40 ежегодных регулярных заседаний, — и для дискуссии имелось больше места. В некоторых городах — например, в малоазийском Ясосе — граждане получали вознаграждение за участие в заседаниях народного собрания (ekklesiastikon). В демократиях магистраты, по крайней мере некоторые, назначались по жребию, а не выбирались, что давало определенный шанс на политическую деятельность всем гражданам вне зависимости от их имущественного положения или других качеств.

Гражданство определялось рождением в семье граждан, а не имуществом или родом деятельности. Напротив, олигархии устанавливали возрастной ценз как для получения гражданских прав, так и для занятия должностей и участия в деятельности совета. Некоторые посты — особенно те, которые подразумевали финансовые обязательства, — как в олигархиях, так и в демократиях могли занимать лишь богачи. В малоазийском Теосе только люди, состояние которых оценивалось по меньшей мере в четыре таланта — эквивалент жалованья, которое солдат-наемник получал за всю жизнь, — имели право избираться на должность командира гарнизона крепости Кирбисс.

Даже там, где царила демократия, некоторые жреческие позиции были наследственными семейными привилегиями. Столкнувшись со сложной задачей организации культа при политеистической религиозной системе, некоторые города продавали должности жрецов определенных богов мужчинам и женщинам, которые желали взять на себя обязательство выполнять задачи культа в обмен на жреческие привилегии и освобождение от некоторых фискальных и иного рода обязательств.

Попытка охарактеризовать политическую жизнь городов эллинистического периода требует осторожности: неоднородность их институтов была столь велика, а кратковременные изменения, проводимые под давлением царей в результате гражданских войн или вследствие установления автократической власти, столь обыденны, что следующие общие замечания нельзя распространять на все города. Однако можно различить генеральную линию развития, которая остается применимой к местным вариациям.

Природу политического устройства определяют по наличию имущественного ценза для осуществления политической деятельности, то есть для участия в народном собрании и для занятия публичных должностей, а в иных случаях даже для получения гражданских прав; по назначению членов совета и магистратов путем голосования, жребием среди всего гражданского коллектива или жребием среди предварительно отобранной группы граждан; по утверждению всех политических решений народным собранием; по подотчетности магистратов и по осуществлению внешнего контроля с помощью, например, размещенного здесь гарнизона, поддерживаемого иноземным царем тирана или царского «смотрителя» за городом.

Афины и другие города, применительно к которым мы располагаем достаточным источниковым материалом, особенно Самос, Родос, Кос, Милет, Пергам, Магнесия на Меандре и Приена, позволяют нам увидеть, насколько эти факторы могли различаться. Так, Афинам македоняне в 322 году до н. э. навязали ценз, исключивший из политической деятельности 12 000 граждан, состояние которых не достигало 2000 драхм, и сокративший число граждан, которые могли избираться в совет и на должности, а может, и вовсе участвовать в народном собрании, до 9000 человек. В 317 году до н. э. требования были снижены до 1000 драхм; в 307 году до н. э. они, вероятно, были отменены.

Сходные требования должны были существовать и в городах, которые наши источники называют олигархиями. На протяжении большей части своей истории, с 322 по 229 год до н. э., Афины находились под прямым контролем македонских царей. Хотя демократические институты сохранялись, македонский гарнизон, представители македонских царей и местные лояльные им политики следили за тем, чтобы решения народного собрания соответствовали желаниям царей.

Радикальная демократия, которая существовала в Афинах в V веке до н. э. и насаждалась афинянами среди их союзников, в IV веке до н. э. претерпела серьезные изменения как в Афинах, так и в остальном греческом мире. Одна из фундаментальных перемен состояла в том, что магистраты, теперь почти всегда избиравшиеся, а не назначавшиеся по жребию, приобрели больше исполнительной власти и влияния.

Изменилось и значение слова «демократия». В середине II века до н. э. Полибий характеризовал устройство Ахейского союза как демократическое:

«Нигде в такой степени и с такою строгою последовательностью, как в государственном устройстве ахеян, не были осуществлены равенство, свобода и вообще истинное народоправство».

Однако политическую власть в Ахейском союзе монополизировало незначительное меньшинство богатых землевладельцев; кроме того, похвала Полибия «истинному народоправству» подразумевает наличие народоправств «ложных». Концепция демократии была идеализирована, а конкретные содержательные смыслы этого слова менялись от города к городу и от времени к времени. «Уважение демократии» стало общей фразой, допускавшей множество интерпретаций. Значение слова «демократия» постепенно сместилось от «власти демоса» — то есть граждан независимо от их состояния и благородства — к «суверенитету демоса» — суверенитету гражданского коллектива, противопоставляемому, прежде всего, внешним вмешательствам. Эта семантическая перемена позволила определять как демократии даже те города, в которых многим гражданам не позволялось занимать должности, делать предложения и принимать участие в политической жизни.

Это не означает, что старый конфликт между «демократами» и сторонниками олигархии или аристократии остался в прошлом. Продолжали приниматься законы, препятствовавшие установлению олигархических режимов; города и далее праздновали восстановление демократии, когда из них выводились чужеземные гарнизоны или в них разваливались авторитарные режимы; не были редкостью и гражданские войны между сторонниками и противниками демократии.

Что скажет будущий историк, опираясь на билеты New Jersey Transit [железнодорожная корпорация, действующая в штате Нью-Джерси и ближайшей к нему округе] ?

Они сообщают о том, что пассажиры вправе занять место вне зависимости от их расы, цвета кожи, пола, национального происхождения или вероисповедания. Историк будущего заметит, что, порицая дискриминацию, этот текст лишь подтверждает ее существование. Раса, цвет кожи, пол, национальное происхождение или вероисповедание могут не иметь значения для проезда в поездах Нью-Джерси, но и сейчас, более 50 лет спустя после принятия Акта о гражданских правах 1964 года, они определяют множество куда более важных аспектов американского общества.

Историк, исследующий древность, сталкивается со схожей проблемой, когда пытается определить противоречия между видимостью и реальностью. И эта задача сохраняет свою важность для исследования «демократии» в городах эллинистического периода, ибо главными ограничениями демократии были ограничения не организационные, а фактические: несколько богатых семей монополизировали власть и обеспечивали передачу основных политических позиций от одного поколения к другому. Хотя греческие города продолжали лелеять идеал народного суверенитета, насколько о реальной политической жизни позволяют судить источники, он являлся, скорее, иллюзией.

[ZHAN]

Знатные семьи, богатство, связи и престиж которых подкреплялись традицией, всегда играли важную роль в политической жизни греков и даже последовательной демократии классических Афин. Они сохраняли свое влияние в IV–III веках до н. э., но с III века до н. э., а еще более отчетливо, с середины II века до н. э., наметилась тенденция к удержанию власти членами нескольких семейств и передаче важных политических позиций от одного поколения к другому. Истоки этого процесса следует искать в зависимости общественных финансов от частных жертвователей, то есть от благотворителей. Предоставляя для публичных нужд средства в виде пожертвований, займов или взносов, они продвигали свой собственный авторитет в глазах общественности и добивались признания политического господства своих семей.

Оценить уровень демократичности, а также уровень претензий богатых семей на власть в различных эллинистических городах нам может помочь ряд вопросов. Кто избирался на должности и как часто? Сколько должностей они занимали? Занимались ли политической деятельностью их предки, члены их семей или потомки? Поощрялось ли выплатой вознаграждения участие менее состоятельных граждан в заседаниях народного собрания? Вносились ли на обсуждение собрания предложения, сделанные обычными людьми, не должностными лицами?

Часто соответствующую информацию предоставляют почетные надписи, содержащие некоторые биографические данные, а также сведения о потомках выдающихся мужей. К примеру, на Косе некий Диокл, добившийся влияния ок. 200 года до н. э., был рожден в благородном семействе. Его дед Праксагор был выдающимся врачом; его отец Леодам занимал высшую гражданскую должность монарха в деме Галасарна. В молодости Диокл прославился как победитель крупнейшего атлетического состязания в 217 году до н. э. В 206 году до н. э. он занимал должность жреца Диониса. Когда в 201 году до н. э. его город подвергся нападениям критских разбойников, он на народном собрании предложил сделать взнос на защиту Коса. Внеся 7000 драхм — сумму, которую наемник мог заработать более чем за 20 лет службы, — Диокл стал также главным жертвователем. Почетные декреты, восхваляющие его военные заслуги, не упускают упомянуть приверженность его семьи общественному служению. «Действуя с добродетелью, унаследованной им от предков», Диокл проявил лидерские качества и тактическое мышление; он обезопасил крепость своего дема, так как нанял, организовал и направлял ее защитников; при любой необходимости он предоставлял снаряжение, контролировал строительство укреплений, обеспечивал требующиеся средства и одалживал деньги.

Еще один пример влиятельной знатной семьи: политическая жизнь Афин в конце III века до н. э. определялась двумя братьями — Эвриклидом и Микионом. Эвриклид служил военачальником пехоты и заведовал военной казной; при исполнении своих обязанностей он потратил значительную долю собственного богатства. На организацию состязаний он пустил огромную сумму в семь талантов; когда из-за войн увеличилась площадь необрабатываемых пустошей, он предоставил деньги, необходимые для их освоения. Изыскав в 229 году до н. э. средства для того, чтобы откупиться от македонского гарнизона, он «убедил» его удалиться из Афин и тем самым «восстановил свободу города вместе со своим братом Микионом». «Вместе с братом Микионом он укрепил порты и починил стены города и Пирея»; он заключал с греческими городами новые союзы, контролировал возврат займов Афинам, предлагал новые законы, курировал представления в честь богов, учреждал вооруженные атлетические соревнования в память о восстановлении свободы и запомнился своей строительной деятельностью. Эвриклид не только тесно сотрудничал со своим братом, но и ввел в политическую жизнь своего сына. Прослужив год на посту военного казначея, что требовало большого состояния, на следующий год он продолжил выполнять те же обязанности «посредством сына», также названного Микионом и введенного таким образом в политическую деятельность. Одной из наиболее затратных и престижных литургий [Литургия — вид общественных обязанностей в греческом полисе, каждая из которых осуществлялась под контролем особого чиновника. Некоторые виды литургий требовали от чиновника вложения собственных средств, что, впрочем, не влияло на престиж должности.] была агонофесия — финансовая обязанность организовать состязание. Эвриклид «вновь обеспечил своему сыну эту должность». Известно, что Микион, усвоивший свои обязанности под руководством отца, позднее стал агонофетом, членом комиссии по закупке зерна и жертвователем денег.

Это не единичный пример. В конце III века до н. э. командиру приенской стражи Геликону осуществлять обязанности помогал сын. Иногда почести, возложенные на одного выдающегося гражданина, распространялись и на его наследников. Так, в начале III века до н. э. афиняне приняли декрет, согласно которому комический поэт, государственный деятель и благотворитель Филиппид имел право на бесплатное питание с членами исполнительного комитета совета старейшин, а также на почетное место на всех состязаниях, организуемых городом. Филиппид не только был возвышен над обычными гражданами и приравнен к наиболее видным мужам; эти привилегии касались и его старших наследников, обеспечивая, таким образом, особое положение семейству благотворителя.

Эти тенденции можно наблюдать и на периферии эллинистического мира. В конце III века до н. э. одним из самых богатых мужей Ольвии, расположенной на северном побережье Черного моря, являлся Протоген. Он был избран на должность одного из «девяти» (вероятно, казначеев), побывал послом у скифского царя и получил назначение заботиться об общественных финансах, прослужив на этом месте три года. Декрет в его честь начинается с упоминания его отца, который «оказал много великих услуг городу как деньгами, так и государственными делами», подчеркивая этим значение семейных традиций и передачи обязанностей от отца к сыну. От наследственного общественного статуса, наследственного богатства, наследственного лидерства и наследственной признательности сограждан оставался лишь маленький шаг до превращения привилегированных граждан в отдельный класс. Этот шаг был сделан, когда греческие города вошли в состав Римской империи.

Хотя в городах эллинистического периода сохранялись демократические институты, политическая жизнь включала все больше олигархических и аристократических элементов: занятие должностей и политическая деятельность постепенно становились особой привилегией, доступной узкому кругу богатых семейств, как в олигархических режимах; эти привилегии передавались по наследству внутри этих семейств, как в наследственных аристократиях. Мы часто обнаруживаем, что одна и та же семья закрепляет за собой должности и политические функции, повторно занимая и одни и те же посты и контролируя их, что только от немногочисленной знати исходит всякая политическая инициатива. Демос принимал главенство знати в обмен на блага, которые она предоставляла своими пожертвованиями. Эту взаимосвязь в I в. до н. э. наблюдал на Родосе географ Страбон:

«Родосцы заботятся о народных интересах, хотя у них и нет демократического правления, но они все же желают поддерживать массу бедняков. Таким образом, народ снабжают хлебом или люди состоятельные помогают беднякам по обычаю предков; существуют известные общественные повинности по поставке продовольствия, так что не только бедняк получает свое пропитание, но и у города нет недостатка в полезных людях, в особенности для пополнения флота».

Нельзя сказать, что политическое господство и влияние знати не встречали сопротивления или оказывались одинаковыми всюду на всем протяжении рассматриваемого периода. Да и сущность политического лидерства благотворителей в III–II веках до н. э. постепенно менялась. На ранних этапах этого процесса члены знатных семейств стремились занять положение граждан первого сорта; однако с середины II века до н. э., когда общественные нужды спонсировались главным образом благодетелями, представители знати уже не считались всего лишь уважаемыми за свой патриотизм первыми среди равных, но образовывали закрытую группу, которая явно довлела над остальным гражданским коллективом. Этот внутренний процесс совпадал по времени с введением прямого римского управления сперва в Греции, а затем в Малой Азии.

Римские политические вожди, выросшие в аристократической системе правления, в греческих городах нашли своих естественных союзников в сторонниках олигархии, которые приветствовали реформы, ограничивавшие доступ к политическим должностям и членству в совете для всех, кто не проходил имущественный ценз. После завоевания Греции в 146 году до н. э. римляне насадили здесь олигархические порядки, согласно которым политическое участие и право избираться на должности зависели от размера состояния (apo timematon). Таким образом, фактическое господство знати все сильнее связывалось с юридическими требованиями и цензовыми ограничениями. Этот процесс был завершен в имперский период.

Для людей, не принадлежавших кругу знатных семейств, возможности осуществлять исполнительную власть или подготавливать и подавать предложения совету, инициируя таким образом законодательную процедуру, были ограничены, если имелись вообще. Однако они нашли способ влиять на политическую жизнь.

Во-первых, группы граждан могли оглашать свои требования путем аккламации — ритмичными громкими выкриками на рядовом народном собрании или на неформальных встречах, обыкновенно в театре, когда происходило какое-либо важное событие.

Во-вторых, когда важные вопросы — например, образование союза, объявление войны или заключение мирного договора, организационные изменения, управление общественными финансами или частными долгами — глубоко разделяли общество, толпы граждан активно вовлекались в насильственные действия, которые иногда перерастали в гражданские войны.

В-третьих, и это самое важное, знать никогда не была полностью однородной группой. Отдельные лица и целые семьи соперничали за власть и преследовали разные цели. В этом соперничестве они искали поддержки граждан для избрания на магистратуры и удовлетворения их предложений народным собранием. Поддержка могла переходить от одного политика к другому в зависимости от воли граждан. Взлет и падение государственных деятелей, характеризуемых в наших источниках как демагоги или тираны, показывают всего-навсего, что такая поддержка крайне неустойчива.

В борьбе политики должны были склонять на свою сторону крупные группы граждан. Это требовало стратегии убеждения, выходившей за рамки простых риторических навыков. Им приходилось поддерживать иллюзию народовластия и в то же время либо осуществлять свою власть в качестве автократических правителей, либо занимать привилегированное положение в качестве членов практически наследственной олигархии. Такое расхождение между принципом равенства и фактическим правлением знати — хорошо известная структурная проблема современных массовых демократий. Как заметил современный греческий философ Панайотис Кондилис, асимметрию между реальностью и ожиданиями можно наблюдать в том, как представители элиты представляют себя «простому человеку»:

«Популизму требуется постоянно удовлетворять и психологические потребности, создавая заменители равенства там, где с практической точки зрения равенства нет. Такой подменой является, к примеру, все усиливающееся стирание границ между частным и общественным, так что не только „простой народ“, но и „зрелый гражданин“ поверит рассказам массмедиа о том, что тот или иной представитель той или иной элиты ведет себя „по-человечески“ и в целом является „одним из нас“. Врожденный популизм массовой демократии вменяет представителям элиты в обязанность при каждом случае изображать, насколько они близки простым людям».

Политики эллинистического периода отвечали на вызовы, порожденные асимметрией между ожиданиями и реальностью, принимая срежиссированную и театральную манеру поведения в своем общении с гражданами: тщательно составленные тексты, специфические костюмы, язык тела, выражения лица и контроль над голосом.

Статуи государственных деятелей изображают мужей, аккуратно завернутых в плащи и избегающих демонстративную роскошь; неподвижные руки наводят на мысль о самоконтроле и сдержанности; если же они освобождены из-под накидки и вытянуты вперед, это указывает на энергию и напряженность.

В портретах того времени застыли мощь и готовность, с которой достойные граждане взваливали на себя тяжелый груз общественных обязанностей.

Эти образы напоминают о совете, который Квинтилиан дал ораторам: им следует демонстрировать утомленность, давая одежде спадать в беспорядке и не затягивая тогу, проливая пот и выказывая усталость, чтобы показывать тем самым, что у них не остается сил для защиты интересов своих клиентов.

Поражает сходство с кампанией Джорджа Буша-старшего, которую он проводил в Хьюстоне в 1964 году для избрания в Конгресс:

«Опять и опять каждый телеэкран в Хьюстоне показывал Джорджа Буша; его пиджак сполз на плечи; рукава закатаны; вот он ходит по улицам своего района; он скалит зубы, хватает руки, показывает избирателям, что он заботится. Но о чем именно — он никогда не уточнял».

[Предвыборную кампанию 1964 г. в штате Техас Джордж Буш-старший проиграл.]

Ко времени эллинизма политическая речь развилась в тщательно поставленный драматический спектакль, с помощью которого политики управляли эмоциями членов народного собрания. Ораторы, бравшие уроки у актеров, учились правильно использовать язык тела. Когда автор «Риторики для Геренния», частично основанной на эллинистических моделях, пишет, что «хорошая подача гарантирует, что слова оратора кажутся исторгнутыми из сердца», он подчеркивает значение внешности (videatur), создание иллюзии.


Один из наиболее эффективных способов укрепить и при этом сделать власть знати приемлемой заключался в том, чтобы открыто демонстрировать ее службу и ее благодеяния. Добровольными взносами знать выражала готовность потратить часть своего состояния на нужды общества. Но эта готовность соединялась с ожиданием того, что община примет их политическое главенство. Элита постоянно прибегала к театральному поведению, чтобы контролировать чувства и мысли людей, создавая иллюзию их близости простым гражданам.

Уже в конце IV века до н. э. Деметрий Фалерский уделял большое внимание своей внешности, чтобы казаться веселым и приветливым; и столетия спустя выражение лиц достойных граждан свидетельствует об усталости после хлопот об общественном благе. Это напоминает строки Фреда Эбба из мюзикла «Чикаго»:

Ты явись с шиком-блеском,
Шика-блеска дай.
Сделай не суть, а представленье,
[…]
Шика-блеска дай,
И ты станешь звездой.

[ZHAN]

В политической жизни эпохи эллинизма — по крайней мере, в той ее части, что была достаточно примечательна, чтобы оставить следы в письменных источниках, — господствовали звезды. Завоевания Александра показали, что даже того, что кажется невозможным, можно достичь с помощью страстного стремления (pothos), ревностного подражания славным мужам прошлого (zelos) и, конечно, удачи (tyche). Наследственная родовая власть сохраняла значение, однако можно было справиться и без нее.

Личная власть необязательно должна была распространяться на огромную территорию огромной, как власть диадохов; она могла быть ограничена городом или какой-то местностью. Рассмотрим несколько примеров людей, пришедших к власти благодаря своим военным навыкам.

В конце IV века до н. э. Агафокл на короткое время возвысился до положения царя Сицилии, использовав в качестве исходного пункта гражданскую службу.

В 319 году до н. э. македонский военный командир Алкет бежал в Термесс в Писидии, где благодаря своим военным навыкам приобрел небывалую власть. Он набирал в войско юношей, устраивал набеги и, щедро делясь добычей с воинами, добился популярности. Лишь предательство «стариков», попытавшихся схватить Алкета, чтобы выдать его Антигону Одноглазому, вынудило его совершить самоубийство. Если бы он выжил, то мог бы стать одним из тех могущественных мужей, управлявших городами и иногда называвшихся в источниках «тиранами».

Некто Тимарх, бывший тираном Милета ок. 260 года до н. э., вероятно, являлся командиром наемников или уважаемым воином, получившим личную власть благодаря своему боевому опыту.

Личную власть на местах можно было приобрести благодаря царской поддержке. Например, с 317 по 307 год до н. э. в Афинах тираном являлся оратор и философ Деметрий Фалерский, опиравшийся на Кассандра. Ликийский Тельмесс на протяжении почти столетия, примерно с 250 года до н. э., управлялся династами, связанными с Птолемеем I Египетским.

Начиная с архаического периода тирания процветала в городах при двух условиях — при внешнем управлении и гражданском противостоянии. В Сикионе на протяжении десятилетий происходило и то и другое:

«С тех пор как город сикионян расстался с подлинно дорийским аристократическим строем, былому согласию пришел конец и начались раздоры между честолюбивыми вожаками народа. Сикион беспрерывно страдал от внутренних неурядиц и менял одного тирана на другого, пока после убийства Клеона правителями не были избраны двое самых известных и влиятельных граждан — Тимоклид и Клиний. Казалось, государство вновь начинало обретать спокойствие и устойчивость, когда Тимоклид скончался, а Клиния Абантид, сын Пасея, стремясь к тирании, умертвил, друзей же его и родичей кого изгнал из Сикиона, а кого и убил».

[Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Арат.]

Убийства и смена тиранов продолжались до тех пор, пока им не положил конец сын Клиния Арат, вернувшийся из изгнания. Вернулись и 500 граждан, потребовавших возвращения имущества, конфискованного и разделенного между сторонниками предыдущего режима. Во времена Арата тирании на Пелопоннесе устанавливались и ниспровергались в результате конфликтов среди представителей знати. Неясные отсылки к демагогам свидетельствуют о том, что тираны искали (и получали) одобрения граждан в дополнение к поддержке наемников. Представляется вероятным, что они находили приверженцев среди некоторых граждан, обещая тем землю, отнятую у противников.

Некоторые государственные деятели добивались господства благодаря своим мудрым советам, военным навыкам и мужеству. Они боролись против тиранов и чужеземных врагов, предостерегали свои общины от неверного выбора союзников во время войн и играли роль посланников. Если они погибали в бою, их пример вдохновлял грядущие поколения.

Иллюстрацией такого примера служит начальник беотийской конницы Эвгнот. В 294 году до н. э., поняв, что битва у Онхеста проиграна Деметрию Полиоркету, он покончил с собой прямо на поле сражения. Его статуя, помещенная на рыночной площади близ алтаря Зевсу, чествовала его геройскую гибель и призывала молодежь: «Так в славе становятся воинами, так становятся храбрецами, защищая город ваших предков!» Статуя Эвгнота с надписью служила примером для юношей. На протяжении нескольких поколений на постаменте его изваяния записывались имена новобранцев, вероятно, дававших присягу прямо напротив алтаря Зевса и статуи Эвгнота.

При жизни над массой сограждан людей обычно возвышало их неоспоримое лидерство в качестве военных командиров и советников. В правление Александра таким предводителем был Ликург Афинский. Отпрыск одного из самых влиятельных семейств Афин, богатый человек и выдающийся оратор, он неоднократно занимал пост казначейского смотрителя и запомнился предложенными им постановлениями. Он привел в порядок городские финансы, начал обширную программу строительства и реформировал афинские полисные учреждения. Неудивительно, что целый период истории Афин называется Ликурговым. На протяжении десятилетий политическими и военными лидерами Ахейского союза были Арат и Филопемен. Эвриклид и Микион играли такую же роль в Афинах в конце III века до н. э., а в начале I века до н. э. в Пергаме вслед за падением монархии Атталидов предводителем являлся Диодор Паспар.

В результате браков и переездов влияние богатой семьи могло распространяться не на один город и длиться несколько поколений. Некий Херемон Нисский в числе других богатых греков поддержал римлян в Митридатовой войне в 88 году до н. э. Его сын Пифодор перебрался в Траллии и благодаря своему несметному богатству стал одним из наиболее влиятельных граждан этого города. Его дочь, выданная за представителя другой богатой фамилии из Лаодикеи, в 14 году до н. э. стала царицей Понта, а ок. 25 года до н. э. другой член рода Херемона прибыл в римский сенат и к императору, чтобы просить о помощи в восстановлении Траллий после разрушительного землетрясения. Эта семья принадлежала к знати Траллий и Нисы до II века. После смерти такие люди часто возвеличивались по сравнению с людьми обычными: в их честь совершали ежегодные жертвоприношения, их именами называли гимнасии, память о них сохранялась.

На беспокойные годы I века до н. э. пришлось становление нового типа политического лидера — честолюбивого, часто образованного и обученного риторике мужа, пришедшего к власти в результате союза с римским военачальником. Таким человеком был Никий из Коса — человек, по-видимому, низкого происхождения. По легенде, власть ему предрекла одна из его овец, произведшая на свет льва. Поддержка со стороны Марка Антония позволила ему установить в Косе практически монархическое правление. Его портрет украшал монеты города, а в частных домах по призыву — или приказу — молиться за его благополучие были возведены десятки алтарей. «Богам-предкам ради спасения Никия, сына народа, возлюбленного родины, героя, благодетеля города» адресовались посвятительные надписи. Определение «герой» показывает, что он уже был поставлен выше уровня смертных. Однако после поражения Антония захоронение Никия было осквернено, а его труп — изуродован.

Во многих случаях навыки красноречия и демагогия действительно очень помогали тиранам. В Афинах Афенион обеспечил себе состояние, преподавая риторику; в качестве демагога и поборника царя Митридата VI он установил власть, которая характеризуется как тирания, хотя она и была укрыта покровом общественной службы. Другим литератором, поддержавшим Митридата и удерживавшим политическую власть в своем городе Адрамитионе, был философ Диодор, который, занимая пост стратега, приказал казнить весь совет.

Умение убеждать было очень важным: среди влиятельных лиц эллинистических городов мы находим значительное количество философов и учителей ораторского искусства — таких как Евфидем и Гибрей из Милас. Философ-эпикуреец Лисий, избранный жрецом Геракла и служивший эпонимным венценосцем, отказался сложить с себя диадему по окончании своего годового срока (точная дата не установлена) и «облачился царем, надев пурпурную тунику с белыми полосами, блестящую накидку, белые лаконские ботинки и золотой венец». Одежда красит человека; царем человека делает золотая корона. Но что сделало Лисия автократическим правителем? У нас нет других сведений, но философское образование и связанные с ним навыки красноречия подсказывают, что мы имеем дело с демагогом, который, видимо, ради установления собственной власти пользовался социальной напряженностью. В качестве жреца Геракла — бога-покровителя гимнасиев — он должен был быть связан с образованием эфебов; и его облачение сильно напоминает наряд смотрителя за гимнасием. Возможно, его поддерживала молодежь, что часто являлось важным фактором в гражданских войнах.

Пространные надписи биографического характера описывают деяния героических стратегов, мудрых советников, щедрых благотворителей и бесстрашных послов, посетивших Рим. Почетные статуи подобных героев в огромном количестве украшали гражданские публичные пространства. Но с установлением в годы Августа империи на всем ее протяжении стало возможно наличие только одного героя — императора.